Я не раз бывала в красивой, уютной комнате с огромнойкроватью и белыми шкафами с позолотой. Иногда мы с Китом играем в такую игру: япишу записочки на немецком, ну, примерно такие: «Иди в кухню, посмотри наподоконнике». Мальчик кидается в «пищеблок», но там его ждет другое указание:«В спальне, на маминой половине кровати, под подушкой». Цель поисков –немудреный подарочек, чаще всего «Киндер-сюрприз». Естественно, Лена можеткупить сыну сразу коробку шоколадных яиц, но Никитке нравится сама забава.Поэтому квартиру Федуловых я знаю, как свою, и могу подтвердить: у Лены в домевсегда царит идеальный порядок.

Но сейчас спальня казалась разгромленной. Все шкафы открыты,ящики выдвинуты, вещи валяются на полу…

– Господи, – вырвалось у меня, – что у вас произошло?

Лена села на пуфик и спокойно сообщила:

– Павлуху арестовали, обыск был.

Я замерла с открытым ртом.

Увидав мою реакцию, Леночка хмыкнула, вытащила сигареты ипродолжала:

– Если вы, Виола, сейчас скажете, что больше не хотитезаниматься с Китом, ей-богу, я не обижусь. От меня уже ушли домработница иняня.

Я пожала плечами:

– Ну, от сумы и от тюрьмы в нашей стране зарекаться нельзя.И потом, мой родной отец отсидел полжизни по лагерям и зонам. Я и увидела-тоего совсем недавно, правда, теперь он взялся за ум, женился, работает. Но фактостается фактом, я – дочь вора, согласитесь, похвастаться нечем, но, даже еслибы мой папенька был академиком, я бы не бросила сейчас Кита. Ребенок-то причем? Кстати, совсем необязательно платить десять долларов в час, подавляющеебольшинство учеников дает мне сто рублей за урок.

Лицо Лены просветлело.

– У меня нет пока проблем с деньгами. Виола, не могли бы вымне помочь?

– С удовольствием.

Она протянула небольшой ключик.

– Вы ведь знаете, где мастерская?

– Конечно, на чердаке.

– Пожалуйста, поднимитесь туда, на стене, между гипсовымимасками, висит картина, она там одна висит, остальные просто стоят. Мое любимоепроизведение, дело жизни, изумительный пейзаж – пруд, лодка, лес. Я обожаюданную работу, писала три года, только недавно завершила… Выньте ее из рамы,скатайте аккуратно трубочкой, положите в пакет и заберите к себе. Только домаобязательно вновь вставьте в раму и повесьте где-нибудь в темном углу, отяркого света краски блекнут, а я мечтаю выставить полотно в ноябре на выставкев «Арт-Мо».

– Хорошо, – удивленно ответила я, – только зачем уноситьвашу работу?

Леночка опять схватилась за сигареты.

– Павлик попался на наркотиках, согласился провезти в партиитовара героин. Заработать хотел, дурачок. Статья, по которой его повязали,предполагает конфискацию имущества. Не хочу, чтобы картина, на которую явозлагаю такие надежды, попала в опись. Не смогу тогда ее ни выставить, нипродать…

Я кивнула:

– Конечно, сделаю. Хотите припрячу и что-нибудь еще:драгоценности, столовое серебро…

Лена печально улыбнулась:

– Да плевать на барахло, потом скорей всего удастсядоказать, что вещи куплены на мои собственные сбережения, только процедура этадлительная, а выставка вот она, на носу. Я у вас заберу полотно недели через две.

– Она мне не помешает и в течение большего времени, –сказала я и пошла на чердак.

Никитка увязался со мной. Отсутствовали мы около часа.Сначала я никак не могла открыть замок. Очень жаль, что Лена сама не пошла вмастерскую, но она ждала прихода адвоката и боялась, что тот, позвонив вдомофон, уйдет, не дождавшись хозяйки.

Наконец дверь распахнулась. На стене и впрямь висело толькоодно полотно. У Лены определенно был талант. От пейзажа веяло умиротворением.Большой пруд, темный, заросший ряской, на глади которого одиноко покачиваласьсамая простецкая деревянная лодочка, выглядел бы излишне мрачным. Тем более чтопо берегам стоял дремучий лес из старых, замшелых деревьев. Но наверху сиялоголубое небо и тонкий луч золотил верхушки елей. «Федулова», – стояло в углупейзажа.

Мы с Китом осторожно разобрали простую раму, превратив ее внабор беленьких палочек. Потом я аккуратно скатала полотно, засунула «трубочку»в пакет, положила туда же разобранный багет. Затем опять мы провозились сзамком и пошли вниз.

Дверь квартиры была открыта. Я слегка удивилась, хорошопомня, что Лена, доведя нас с Никиткой до выхода, заперла замок… Впрочем,может, пришел адвокат, и Леночка забыла повернуть ключ.

– Мама! – заорал Никитка и побежал по коридору. В ту жесекунду зазвонил телефон. Никита развернулся и бросился на кухню, откуданеслась трель. Я вошла в спальню и увидела Лену. Она сидела спиной к двери,положив голову на маленький туалетный столик.

– Лена, – позвала я.

Но Федулова не шелохнулась.

Испугавшись, что ей стало плохо, я быстро подошла к Лене ивзглянула на повернутое вправо лицо. В ту же секунду из моей груди чуть невырвался крик ужаса. Леночке и впрямь было плохо, очень плохо, так плохо, как вжизни не бывает. Огромные голубые глаза не мигая смотрели остекленевшим взоромвдаль, словно она видела нечто, недоступное мне. А на ее виске чернеланебольшая дырочка. Крови отчего-то почти не было, на губах Лены застыла улыбка,производившая еще более жуткое впечатление, чем предсмертная гримаса.

Только мысль о том, что в каждую секунду сюда с радостнымкличем «Мама!» может ворваться Никитка, заставила меня на плохо слушающихсяногах выползти в коридор. Кстати, весьма вовремя, Кит уже закончил разговор инесся на всех парах в комнату к матери.

– Стой, – притормозила я его, – туда нельзя.

– Почему? – удивился мальчик.

– У мамы началась мигрень, она легла отдохнуть.

– А-а-а, – протянул Кит.

У Лены иногда случались приступы дикой головной боли, иНикитка совсем не удивился.

– У тебя ведь в семь вечера бассейн? – спросила я.

– Да, – радостно кивнул он, – с девятнадцати до двадцатитридцати.

– Тогда собирайся, – велела я, – быстро бери необходимое:мыло, мочалку, плавки, тапки, и пошли.

– А кто меня заберет? – поинтересовался мальчик, выходя налестницу.