Я покорно пошла в прихожую, чтобы натянуть куртку, но тутпослышался громкий шорох. Из двери спальни показался мужик в синем комбинезоне,потом другой… Между ними покачивались носилки, на которых лежал наглухозакрытый на «молнию» мешок веселенького голубого цвета. Лена покидала роднойдом. У меня перехватило горло, словно чья-то жестокая рука сжала его и несобиралась отпускать.

В нашей квартире витал дивный аромат, Тамара пекла в духовкесвинину. Глядя на ее раскрасневшееся лицо, я сказала:

– По-моему, в твоем положении вредно толкаться на кухне.

– Почему? – изумилась Томочка. – И потом, стыдно признаться,но я абсолютно не ощущаю никаких неудобств. Отчего-то совершенно не тошнит, иголова не кружится, да и слабости никакой! Помнишь, как плохо приходилосьнесчастной Лере Парфеновой? Целый день лежала в кровати…

Я, ничего не сказав, пошла в ванную. Томуся человекневероятной доброты, а Лерка использует любой момент для того, чтобыпожаловаться на здоровье. Причем все ее стоны имеют только одну цель: вызвать уокружающих желание ухаживать за Парфеновой.

Она и впрямь девять месяцев провалялась в кровати, поедаяфрукты и щелкая пультом телевизора, а «мерзкая свекровь» и муж бегали вокруг ееложа на цырлах, не зная, чем угодить бедняжке. Кстати, родив ребенка, Лера неслишком-то изменила своим привычкам. Первые полгода после родов она чувствоваласебя слишком слабой, требовалось восстановить потраченные силы, затем у нееоказался низкий гемоглобин. Одним словом, Лерка вновь осела у телика скоробочкой шоколадных конфет, а «Медуза Горгона» вскакивала ни свет ни заря ибежала на молочную кухню. Правда, теперь Парфенова утверждает, что свекровьизбаловала внука «донельзя». А бедная бабушка молча воспитывает мальчика, Леркасовсем не интересуется сыном.

Раздалась веселая трель звонка. Дюшка с лаем кинулась вприхожую, следом с топотом понеслась Кристина.

– Ну и отлично, – воскликнула Томуська, – в кои-то векикто-то из наших мужей успел к ужину!

– Вам кого? – спросила Кристина.

Из-за двери раздалось недовольное бурчание. Я подошла кстворке, отодвинула Крисю и глянула в глазок. На площадке стояла страннаяпарочка. Довольно высокий, полный мужик, одетый в нелепое пальто с огромнымворотником, и маленькая, толстенькая тетка, отчего-то в мужской черной шляпе сширокими полями. Между ними маячил отвратительного вида потертый чемодан,перетянутый ремнями.

– Вам кого? – крикнула я.

– Олег Михайлович Куприн тут проживает? – визгливоотозвалась баба.

От злости я чуть не отгрызла дверную ручку. Среди сплошныхдостоинств у моего мужа имелся один недостаток. Этакая крохотная иголка впуховой перине. Вы и не заметите ее, пока по случайности не сядете на остриезадом. И тогда всем будет все равно, что иголка среди перьев одна…

Разъезжая по командировкам, Олег, будучи человеком добрым исверх меры гостеприимным, раздает наш адрес провинциальным коллегам со словами:

– Будете в Москве, заезжайте в гости.

К сожалению, большинство людей понимает его буквально,поэтому наш дом частенько похож на гостиницу. Однако я не могу сказать приезжимфразу:

– Рада бы оставить вас у себя, да места нет!

Наша жилплощадь огромна. На самом деле она соединена из двухквартир: четырех– и двухкомнатной. «Лишнюю» кухню мы тоже превратили в спальню,правда, ванная и туалет существуют у нас, слава богу, в двойном варианте. Местаполно, и приходится, скрежеща зубами, давать приют гостям. Ладно бы они простоночевали, а потом уходили по делам… но ведь с этими посторонними людьми ещенужно разговаривать, улыбаться им… Вне себя от злости я прошипела Кристе:

– Пойди к Томуське и скажи, что Олег опять наслал на нас десантментов из глубинки.

Кристя мигом развернулась и полетела в сторону кухни, гденичего не подозревающая Томочка разворачивала фольгу, в которую была укутанасвинина.

Старательно навесив на лицо сладенькую улыбочку, яраспахнула дверь и защебетала:

– Здравствуйте, Олег еще не пришел с работы, а я его женаВиола.

– Очень приятно, Филипп, – улыбнулся мужик в кретинскомпальто.

– Давай входи, – пнула его баба, – потом познакомишься…

Парень покорно шагнул внутрь.

– А чемодан! – вскрикнула тетка. – Господи, что за ребенок!Ничего по-человечески не сделает! Да ноги вытри о тряпку, а теперь шагай,гляди, не запнись о порог…

Мужик молча втянул баул в коридор. Теперь я могла какследует рассмотреть парня. Он был полный, кажущийся еще более грузным видиотском ратиновом пальто с бобровым воротником. На дворе, правда, стоялоктябрь, но теплый. Сегодня с утра градусник за окном показывал пятнадцать вышенуля. Редкая погода для столицы, золотая осень, «бабье лето»… Представляю, какбедняге неудобно в зимнем одеянии. Мало того, что вошедший был в пальто, такеще и в шапке-ушанке, более уместной в декабрьском Норильске, чем в октябрьскойМоскве…

– Поставь чемодан, – велела бабища, – и помоги мнераздеться.

Филипп грохнул жуткий саквояж и улыбнулся:

– Ой, у вас собачка, какая миленькая!

– Животные должны выполнять функции, данные им от природы, –отрезала тетка, разматывая черный шарф, – корова дает молоко, кошка ловитмышей, а собака обязана охранять двор, а не валяться на диванах!

– Папа, – с укоризной начал Филипп.

– Я тебе сорок лет папа, – отрезала баба, – а ну живо снимис меня пальто!

Я уставилась на них во все глаза. Эта тетка – мужик? Но в туже секунду гостья сняла шляпу, и я увидела обширную гладкую лысину. Когда теньот широких полей исчезла с лица этой особы, стало понятно, что она принадлежитк представителям сильного пола. Вернее, существо являлось женоподобным мужиком.Невысокий рост, абсолютно по-бабьи толстая фигура… У мужчин в почтенномвозрасте отрастает живот, задница и ноги остаются относительно тощими. Это уженщин жир откладывается на спине и «мадам Сижу». Но у дядьки, недовольноразвязывавшего ботинки, было тело как у нашей соседки Нюши с третьего этажа,просто не фигура, а мешок с арбузами. Зато лицо невозможно перепутать сженским: огромный, совершенно квадратный подбородок, крупный, бесформенный нос,из ноздрей которого торчали пучки седых волос, крохотные глазки непонятногоцвета и тонкий, сжатый в нитку рот.

Когда мужчина наконец освободился от верхней одежды, поприхожей поплыл крепкий запах пота. Дюшка чихнула.