Щека лопнула, мясо вывернулось багровыми краями, но кровьпотекла черная, как смола, а запах горелого мяса стал густым и едким. Женщинывскрикивали, выглядывали из-за спин мужчин. Макдональд кашлянул, покосился наблагородного Эдвина. Дядя Томаса стоял бледный, губы вздрагивали. Он ощутил насебе взгляды, в лице было отчаяние, страстное желание помочь племяннику, нолишь вздохнул и сказал хрипло:

— Даи...De mortues aut bene, aut nihil...

А Макдональд, приободренный поддержкой ученого рыцаря,добавил с неловкостью:

— Да и не просто мертвый, умереть можно и от обжорства,а убитый. Благородным мечом, а не мельничным жерновом простолюдина, какстряслось с... запамятовал имя, помню только кличку... гм...

Он умолк, Томасу показалось, что толстая дубленая кожастарого рыцаря чуть изменила цвет, словно бы престарелого боевого рака окунулив кипяток, но кличку назвать вслух не решился, Гудвин же развернулся в сторонусгрудившихся мужчин:

— Я вынужден... обратиться к... рыцарству...

Он скрежетал, пытался выговорить что-то еще, но израссеченного рта вылетали только хриплые звуки. Потекла зеленая слюна. В залепослышался вскрик, еще одну женщину четверо мужчин торопливо понесли к выходу.

Старый Макдональд оглянулся на молчащих рыцарей. Лицостарого воина было суровым, но спина гордо выпрямленной, грудь широка, от всейфигуры веяло знатностью и благородством:

— Я думаю, что выражу общее мнение... Да-да, мы ведьживем сообразно чести, а не простой целесообразности. Будь ты простолюдином, тодолжен дать по ушам этому обгорелому и забыть о нем, но согласно чести, обязансдержать слово! Ибо этот обгорелый является правопреемником прав рыцаря,которого мы знали. К тому же, как видим, он и в аду помнит о рыцарском слове, онаших обычаях и обетах. Так неужто ж мы, рыцари Пресвятой Девы Марии, забудем онаших клятвах верности и чести?

Томас скрипел зубами, смотрел с ненавистью. Ну да, как онзабыл, что обгорелый Гудвин по материнской линии в дальнем родстве с этимтрухлявым пнем! А какая верность королю, это все слова, если на другой чашевесов — кровные узы?

Примчался оруженосец с мечом Томаса. Запыхавшийся, красныйот усилий, он упал на одно колено, попытался красиво подать королевское оружиена вытянутых руках, но не удержал, меч с таким жутким грохотом обрушился накаменные плиты, будто упал с башни.

— Ваше Величество!..

Томас зарычал от бешенства. Он сам не помнил, как мечочутился в его руке, да мало кто заметил, настолько стремительно двигалсямолодой рыцарь, который королем не родился, а успел побывать на коне и подконем, умел держать удары и наносить их сам.

— А вот теперь посмотрим!

Рыцари, вельможи, самые отважные из женщин, что не покинулиглавный зал, прижались к стенам. Томас встал у края ямы, загораживая выходцу изада дорогу обратно. Гудвин прохромал, страшно припадая на левую ногу, кЯрославе. Она дрожала и смотрела жалобными испуганными глазами. За последниедни она из отважной воительницы превратилась в робкую овцу, какой и надлежитбыть приличной британке.

Томас выругался, бросился вдогонку. Гудвин оглянулся, жуткозахохотал. Внезапно он ухватил Ярославу за руку и, чего Томас не ожидал, подобгорелым и Ярославой дрогнул пол, плиты провалились, оба исчезли во мгновениеока. Взметнулась белая фата, пронесся отчаянный крик: «Томас»!, гулкийскрежещущий хохот. Из провала выметнулся дым, а запах серы заглушил ароматфимиама.

Томас в два прыжка очутился возле новой ямы. Сильные рукирыцарей ухватили за плечи. Сзади ударили под ноги, свалили, оттащили. Оняростно вырывался, но те же руки держали крепко, священник поливал святойводой, пугливо бормотал латынь. Он трясся как былинка под ударами ветра, водалилась мимо, священник в ужасе оглядывался на зияющий провал, где трещало,слышался рык, глубокий рев, затем наверх выдавило землю и каменные плиты.Разбитые, с оплавленными краями, будто обжигали в неведомом горне, но все-такипрежние плиты его замка.

— Убрался, — пролепетал священник. — Вывидели? Видели как святая вода отогнала?..

Томас поднялся на ноги, мокрый, как рыба, прорычал страшно:

— Ты на кого воду тратишь?

Его цепко держали, заломив руки за спину. Священник пугливопятился. Лик молодого короля ужаснее, чем у выходца из преисподней!

Томас повел плечами. Держат почтительно, но крепко. Невраги, в глазах сострадание.

— Оставьте меня, — выдавил он, — я долженпосоветоваться...

Рыцари переглянулись, отодвинулись, но когда Томас пошелвниз по лестнице, сзади слышал их шаги, звон доспехов и стук тяжелых сапог покаменным ступеням. Пару раз рассерженно оглядывался, но рыцари старалисьдержаться за пределами видимости, что в замке с его крутыми поворотами, узкимиходами, просто.

Стены шатались, его бросало от одной к другой. Как утопающий,он набрал в грудь воздуха и тащил себя через отчаяние и страх вниз к людской, апотом чутье заставило свернуть в сторону конюшни.

Из раскрытых ворот вкусно пахло свежим сеном. Конские яслиуходили двумя рядами вдаль, посреди пролегла солнечная дорожка от дальней дверинапротив. Ближайшие кони смотрели добрыми коричневыми глазами, потом повернулиголовы в сторону целой копны сена в углу конюшни.

Калика возлежал лохматый и все в той же варварскойбезрукавке из волчьей шкуры. В красных, как закат, волосах запутались оранжевыесоломинки, а зеленые глаза сонно закрывались. В правой руке был кувшин, в ещедва пустых лежали у ног. Вид у калики был задумчивый и неспешный.

— Что, — сказал он с вялым беспокойством, —еще и не начиналось?.. Томас, я не пойду, и не уговаривай. Я вас поздравил, а вкоролевский зал не пойду, это ж тебя только опозорю!

— Сэр калика, — прошептал Томас.

Олег сказал с пьяной усмешкой:

— Удивлен, что я не исчез, когда все закончилось?..

— Ох, сэр Олег...

Калика объяснил с пьяной обстоятельностью:

— Я еще здесь, ибо не решил, как мне удалиться...отсель, из Оловянных Островов. Пойти ли пешком, аки странник, либо сесть наЗмея, а то и вовсе... гм... В первом случае лучше мыслится, во второмдвигаешься быстрее, а в третьем вовсе за один миг р-р-р-р-раз и со всемиудобствами сразу в нужном месте, но совсем не мыслится... Не мыслится, затоприятственно. Как мыслитель, я хочу идти пешим, но как человек, навродепростого дровосека или там короля, хотел бы лететь... и чтоб не дуло...

Томас сказал мучительно:

— Сэр калика...

— Беда в том, — рассуждал калика, — что вомне два человека. Оба тянут в разные стороны! И такую драку затевают, что ребратрещат, а голова гудит, будто сижу в колоколе, а по нему твои монахи лупят совсей дури. Или от церковного усердия, что одно и то же... Гм, все же пойду,видать, пешим. Только вот как ноги не замочить в проливе...