— А высылай! — с пьяной удалью разрешила Женя ишироко махнула рукой, заехав Пончику прямо в солнечное сплетение.

— Уй! — согнулся тот. — Прекрати! И можешьготовиться к головомойке! Твоему дяде предстоит эксклюзивный просмотр!

Пончик потряс в воздухе сумкой, в которой, как нетрудно былодогадаться, лежала злополучная кассета.

— Отдай! — потребовала Женя. — Ты взял у менябаксы, так что кассета теперь моя!

— Ща, разбежалась! — Пончик собрался уходить, ноЖеня внезапно схватила его за грудки и с нечеловеческой силой притянула к себе.

— Да ты знаешь, — задохнулась она, наполняясьгорестными слезами по самую макушку, — что ты мне жизнь сломал! У меня итак жизнь была — не приведи господи! А ты!!!

— Отцепись! — потребовал Пончик, стараясь неповышать голос. — И не ори, словно тебя убивают.

— Ты должен знать правду! — зарыдала Женя,продолжая трясти его изо всех сил, отчего несколько пуговиц с Рубашки Пончикаоторвались и запрыгали по асфальту.

На сцену начали обращать внимание. Пончик изрядно струхнул.Внимание ему было ни к чему. Поэтому он потащил Женю к скамейке, пытаясь находу освободиться от нее и бежать. Но у него ничего не выходило.

— Знаешь, почему я не принесла деньги? Знаешь? —приставала Женя, приближая к нему рот и опаляя его жарким банановымдыханием. — Потому что дядя меня не любит. О, если бы он меня любил! Он быобратил внимание на то, какие у меня ужасные ботинки!

Пончик непроизвольно посмотрел на ее ботинки и моргнул.

— И еще у меня нет ни одного платья! —захлебнулась, всхлипывая. Женя. — На дядиной фирме я вкалывала как негр,но мне не платили ни копейки! Чтобы купить себе смену нижнего белья, мнеприходилось мыть пол в соседнем магазине!

— Я тебе сочувствую, — осторожно сказал Пончик,предполагая, что сочувствие ее разжалобит и слегка расслабит.

Однако Женя накинулась на него с новой силой:

— А на хрен мне твое сочувствие! Ты мне лучше кассетуотдай!

В любом другом случае Пончик отдал бы кассету от грехаподальше и скрылся навсегда с Жениного горизонта. Но в настоящий момент у негобыли личные денежные затруднения, и он вдруг подумал, что можно попытатьсязапродать эту кассету самому Ярославскому. В прошлый раз девчонка излагала, чтодядя страсть как не любит скандального поведения и порицает всяческиенепристойные выходки. Может быть, чтобы сохранить честь фамилии, он заплатитПончику жалкие две штуки баксов? А его партнеру даже знать об этом необязательно.

По крайней мере, с кассетой он сейчас точно расставаться несобирался. Тем временем Женя продолжала цепляться за него, как утопающий засоломинку.

— Ой, гляди, кажется, твой дядя! — схитрил Пончик,ткнув пальцем в пространство. — Георгий Николаевич!

— Где? — Женя послушно повернулась, ослабивхватку, тут он и вырвался наконец из плена и пустился наутек.

Поискав глазами дядю, Женя сложила руки рупором и крикнулаПончику в спину:

— Нет никакого дяди! Ты ошибся! Возвращайся давай! НоПончик и не думал возвращаться. Ему потребовалась всего минута, чтобы смешатьсяс толпой и исчезнуть.

— Обобрал! — громко сообщила Женя всем, кто мог ееуслышать. — Стырил мои денежки! Осталась я, как Буратино, с длинным носом.

Женя долго раскачивалась на скамейке и громко завывала.Потом, почувствовав, что окружающие ее горя не разделяют, поднялась на ноги иотправилась путешествовать по Бульварному кольцу. Через несколько часовдовольно быстрой ходьбы хмель начал выветриваться из организма, и на нее напалаапатия. «Что мне теперь делать? — обреченно думала она. — Дядя,наверное, уже садится ужинать. Скоро хватятся меня».

Вспомнив слова Вени Лаптева о том, что в критическойситуации она может на него положиться, Женя решила, что такая ситуация как разнаступила, и взяла курс на его квартиру. Возможно, Веня разрешит пожить у негонедельку, пока она не найдет работу. И даже, может быть, даст взаймы на первыйвзнос за комнату, которую она ч рассчитывала снять в какой-нибудь коммуналке.

Но вот уж чего она совсем не ожидала, так это того, чтосвободные метры в квартире Лаптева окажутся заняты. Веня открыл дверь, неспрашивая, кто пришел. Увидев зареванную Женю, он отступил в сторону, короткосказав:

— Давай заходи!

В этот момент она и не подозревала о присутствии в квартирепосторонних. Еще на лестничной площадке она достала из пакета копию кассеты,посредством которой ее шантажировали, решив сразу рассказать Вене о себе всю правду.Кассета должна была доказать глубину той пропасти, в которую Женя пала.Конечно, она не собиралась Демонстрировать Лаптеву саму запись. Рассчитывалапросто дать подержать пленку в руках в качестве вещественного доказательства.

— Положи свои пожитки, и пойдем-ка на кухню — я там едуготовлю.

Женя послушно устроила пакет и злополучную кассету натумбочке под зеркалом и, сбросив башмаки, осталась в белых пионерских носочкахс желтой каймой по краю.

— Вкусно пахнет, — сказала она жалобно,устраиваясь на табуретке возле холодильника.

— Угощу тебя своим фирменным пловом, — гордозаявил Лаптев. — Чувствую, раз ты явилась с полным пакетом добра,случилось что-нибудь из ряда вон.

— Я ушла от дяди, — с места в карьер заявила Женя.

— Ага.

Веня повернулся к чугунку и начал колдовать над ним, ничегобольше не добавив к сказанному.

— Меня шантажировали, — мрачно заявила Женя,уставившись ему в затылок.

Веня повернулся, держа длинную деревянную ложку на отлете.Глаза его сделались ужасно удивленными.

— Тебя? Боже мой, чем?

— Неужели я не человек, а просто грязь под ногами? Меняуже и пошантажировать нечем?! — рассердилась Женя, которая, каквыяснилось, была основательно на взводе.

Именно в этот момент из комнаты донесся громкий раскатистыйхохот. Мужской. Женя подпрыгнула на табуретке и испуганно воззрилась наЛаптева.

— Ты что, не один?

— Не один, — спокойно подтвердил тот. — Этомой приятель. Ему сейчас тоже негде жить.

— Какой приятель? — пролепетала Женя.

— Гена Мартынов, ты его не знаешь.

— А… А я думала…

Растерянность Жени тотчас же подсказала Лаптеву все, о чемона думала. Она думала о том, чтобы перекантоваться у нею некоторое время. Итеперь, прямо на глазах, ее надежды рушились. Выгнать из дому уже устроившегосяМартынова Веня не мог. Он понимал, что следует как-то примирить двух этихлюдей, чтобы они не разбежались, огорченные им и друг другом.