Лара заплакала, и все стали отворачиваться. Никто в Доме не может смотреть, как плачут куклы. Только разве что оловянные. Лара плачет тихо и горько, и даже когда солнце горит всеми лампами, кажется, что уже вечер. А без солнца – так совсем жуть.

Сёма через силу отвернулся от куклы и сказал, глядя на сбившихся в кучу обитателей Дома:

– Не плачь, Лара, так надо. И потом – я быстро совсем… Я быстро, – повторил маленький медведь и решительно мотнул головой, – ну давайте уже, собирайтесь!

Лара всхлипывала и гладила прильнувшего к ней зайца между ушами.

– Сёма, ты честно-честно вернёшься? – спросил робот.

Сёма очень не любит, когда на него вот так смотрят. Внутри начинает крутиться и неудобным делается любое слово, любой шаг.

– Честно-честно, – сказал он, глядя в пол.

Он услышал, как Лара вздохнула.

– Тогда беги, мишка.

Он всё равно не побежал. Нужно же ещё донести оловянного. Хотя бы до вагонов. Нужны два робота и ещё кто-нибудь. Может, попугай?

А за три лампочки до ночи… ну, теперь за одну, наверное… Лара приведёт к вагонам всех остальных. И тогда они вечером успеют через клетки.

Он посмотрел на обвисшее солнце. Очень хотелось сказать: если, конечно, будет вечер. Но так говорить нельзя, это бы даже Руся понял. Лара ничего не сказала. И зайцы тоже. Зайцы вообще малопригодные, они сидят неподвижно и ждут, когда всё кончится.

Выйдя в прихожую, Сёма подозвал Джека. Тот прихрамывает, но вроде бы ещё на ногах. Маленький медведь закрыл глаза, потом открыл и с шумом выдохнул. Он протопал к стене, оглянулся по сторонам – вроде бы никто не смотрит. Тогда можно, наверное.

Отогнув пластиковую линейку плинтуса, Сёма выскреб из-под неё плотный прямоугольник, завернутый в конфетную золотинку. Развернул и пару секунд любовался на отполированную до зеркального блеска поверхность.

Он хранит его уже двести солнц, и хранил бы дальше – другого ведь такого нет и, наверное, уже не будет. Это самый страшный медвежий секрет. За такое его могли вообще выгнать из Дома, если бы вдруг узнали. Но Сёма всё равно спрятал прямоугольник и раз в десять солнц ходит его проверять. Он думал, что когда-нибудь пластинка обязательно пригодится. И тогда никто не скажет, что Сёме нельзя было её брать. Наоборот, скажут, что Сёма всех спас. Только ведь по всему выходит, что это когда-нибудь – уже прямо сейчас. Только никто не говорит, что маленький медведь – герой. Как-то даже нечестно это выходит…

Сёма аккуратно положил пластинку на пол и отошёл в сторону, чтобы Джек мог увидеть.

– Джек, – сказал маленький медведь торжественно, – это последний кусочек. Самый-самый. Ты его возьми.

Щенок посмотрел на светящуюся панельку и отступил на несколько шагов.

– Ты соберёшь всех и поможешь Ларе отвести их к вагонному хранилищу. Это когда ещё две погаснут, – Сёма посмотрел вверх, – или если больше.

Джек по-прежнему не отрывался взглядом от пластинки, но всё больше от неё отходил. Ну да, он боится. И правильно. Такую не каждый день увидишь. Оловянные бы точно всех раскрошили за этот кусочек. И те, которые за клеточным полем, – тоже. Всем нужна эта пластинка – и только Джеку не нужна. Джек – он слишком хороший. Как Лара. Он не понимает, что по-другому не получится… а может, наоборот, понимает.

Сёма подошёл к щенку и постарался присесть, хотя знал, что у него это никогда не выходит – у него ведь совершенно негнущиеся задние лапы.

– Джек, – стал приговаривать Сёма, – ты только не подумай, я её забрал – потому что она уже выпала. Она уже ненужная была ему. Честно. Возьми, пожалуйста.

Джек не смотрел на Сёму, Джек смотрел на пластинку.

Маленькому медведю вдруг стало очень грустно. Он представил, как Джек откажется и поползёт обратно уже на двух лапах. И все соберутся и будут молча смотреть на маленькую пластинку, лежащую около плинтуса. И зайцы заверещат и убегут, а Лара закроет глаза. И всё это плохо, конечно. Но самое гадкое, что Джек потом очень скоро выключится. И это будет уже насовсем. Сёма только недавно понял, что́ это такое – насовсем. Это когда они пробовали вернуть Ёжика. Там было даже не одно насовсем, а много сразу. Но Ёжик – он ведь каждый день ходил мимо, и Сёма до сих пор помнит, как любил пробовать лапой его иголки. И как он кривил свой длинный нос, когда ему не нравилось. И вообще…

– Джек, – попросил Сёма, – ну пожалуйста! Мы потом всё вместе им вернём. Когда будут не нужны фланги, и солнце когда перестанет падать. У нас тогда будет сюрприз!

Сёма снова не знал, что такое сюрприз. Но когда-то Тиме так кричали другие, а он смеялся и хлопал в ладоши. Значит, это что-то хорошее всё-таки.

Щенок перевёл взгляд на маленького медведя и что-то сказал. Но что – как всегда, не слышно.

Потом Сёма бежал, думая только о том, чтобы лапы не подогнулись, чтобы не зацепиться и не упасть. Оловянный в своей обмотке брякал об пол где-то сзади – это его волокли роботы. Мимо лабораторного и инфоцентра, затем через третье хранилище – потому что тридцать два солнца назад второе раздавило. Потом с закрытыми глазами, почти ползком, через проросшую траву. И ещё, конечно, вагонное поле…

Прямо перед ним роботы бросили оловянного и тихо покатили обратно. До дверей клеточной площадки Сёма толкал сверток сам. Он его и пинал, и волочил передними лапами, и даже пробовал тащить ртом. Потом догадался обмотать проволоку вокруг лапы.

На другую сторону перебирались долго. Даже слишком. Сёме пришлось перебрасывать свёрток, каждый раз прицеливаясь в следующую клетку. Он всё время закрывал глаза – боялся, что будет промах, и пленный просто упадёт в темноту. Тогда всё. Тогда даже непонятно что, и лучше просто о таком не думать. Не надо промахиваться. Совсем не надо…

В конце концов, выбрались. Битые клетки только дважды цапнули одеяло – по краешку, ничего опасного. Сёма оттащил свёрток к самой приоткрытой двери и только тогда оглянулся. Нет, лампы не мигают. И всё тихо.

Он подумал, что розовое, пожалуй, слишком заметно для ловцов, и надо его испачкать. Сёма несколько раз перекувырнул свёрток с пленным в многослойной пыли у самого выхода в космос. Это Лара так называет его – космос. Но на самом деле это просто какая-то пустота с разбросанными по ней людьми.

Обычно их бывало куда больше.

– Это всё, Юль? – спросила Алиса, рассматривая присланные букеты.

– Тебе что, мало, королева моя? Полкомнаты завалено.

– Мне не мало, мне интересно.

Алиса взяла с тумбочки стопку цветастых открыток и перетасовала их как карты.

– Кто прислал-то?

– Ты думаешь, я их все пересматривала?

– Ой, Юль, да ты всегда так делаешь.

Это было правдой. Юлька регулярно пересчитывает всю эту фанатскую чепуху: цветы, ювелирные бирюльки, открытки с пожеланиями, платья… Она в курсе, кто что прислал, и сколько всё это может стоить. Алиса помнила, как Юлька однажды открыла чёрную коробочку с крошечным кулоном-дельфином и удивлённо присвистнула.