Я осталась совсем одна, вернее, вдвоем с телефоном, которыйстал моим единственным другом и союзником. Я верила в то, что он обязательнооценит мои чувства и подаст на развод. Он постоянно говорил, что любит толькоменя, но по-прежнему жил с ней. И я верила в то, что общий ребенок —единственная причина, почему он не уходит. Но я ошибалась. Господи, как яошибалась. Это теперь, в моем возрасте, я понимаю, что мужчина будет житьтолько с той женщиной, которую он по-настоящему любит… Он хлопнет дверью всегоодин раз, громко и резко и никогда не будет хлопать ею годами. Я ждала егоровно восемь лет. Восемь страшных, бесцельно прожитых лет. С телефоном,заплаканными глазами и больной психикой. Восемь страшных лет он обещал, вот-вотобещал развестись и тем самым меня осчастливить. Я уже не требовала развода, япросила меня отпустить и дать мне право на личную жизнь, но он не отпускал. Онникогда меня не отпускал… Все эти годы я была на втором месте и уже не верила,что существуют отношения, где тебе отведена роль первого плана. Я потеряла себяи, не имея собственной семьи, постоянно слушала про чужую. Однажды я вышла наулицу и познакомилась с мужчиной, который был холост и с которым у менязавязались определенные отношения. Но ОН не допустил того, чтобы эти отношенияимели продолжение. ОН сказал, что уходит и подает на развод, что теперь мысемья и что отныне мы будем жить вместе. И ОН в самом деле ушел… На неделю… Мывместе завтракали, гуляли перед ужином по парку и вместе ложились спать… Онрассказывал мне о том, что впереди у нас долгая, счастливая жизнь и что мнеповезло, потому что он самый преданный и самый надежный. Через неделю онвернулся в семью… Потому что ребенок плачет в трубку, теща скандалит, а у женызаболело сердце. Он подумал обо всех. Он забыл подумать только обо мне… А затемон по-прежнему приезжал и ограничивал все мои движения. Я устала ждать. Ведь укаждого свой запас терпения.

Я устала ждать, все прощать и все понимать. Я устала житьчужой жизнью, чужой семьей, и мне захотелось своей собственной. Своей, толькосвоей. «Скоро мы будем вместе», — постоянно говорил он для того, чтобы я несмотрела на тех мужчин, которые были готовы к серьезным отношениям. Но послевосьми лет ожидания я уже не верила. Я уже ничему не верила. Прошли лучшиегоды, а в туманном будущем были только одни пустые обещания. Наши встречи ужене приносили былой радости, наверно, оттого, что слишком долго мне приходилосьждать. Слишком долго… Однажды я увидела их в парке. Он, она и их ребенок.

Он обнимал ее, а она держала за руку ребенка. Они елимороженое, громко смеялись, а потом забежали в какой-то уютный ресторанчик. Приэтом он поцеловал ее несколько раз и, судя по всему, был счастлив. Я спряталасьза какую-то карусель и долгое время смотрела им вслед. Этим вечером он позвонилмне, пожелал спокойной ночи, пожаловался на стерву жену, которая вообще незанимается ребенком и которую он всячески ненавидит, рассказал, как онсовершенно один-одинешенек вывез ребенка в парк, где в гордом одиночествевспоминал меня и планировал нашу дальнейшую жизнь, признался мне в вечной любвии верности, сказал, что может позвонить мне ночью, чтобы проверить, не ушла лия налево, назвал меня своей будущей женой и, положив трубку, побежал в семейнуюпостель к «нелюбимой» жене. В этот вечер я подошла к зеркалу, посмотрела на ужепоявившиеся морщинки, на первые седые волоски и поняла, что хватит. Довольно.Больше ничего не надо. Ничего. Я поняла, что я не Пенелопа и что я не могуждать всю жизнь. Слишком много потеряно времени. Слишком много. Я самапревратила свою жизнь в вечный зал ожидания, где рейс, на котором я собраласьлететь в заоблачные высоты счастья, постоянно откладывается. Я не выгоняла изсвоего сердца любовь, она умерла сама.

Любовь нужно поддерживать и ценить, а ее изваляли во вранье,напрочь забыв о том, что она слишком хрупкая и слишком чистая. Сначала умерланадежда, а следом за ней умерла и любовь. Потому что они сестры и они всегдадолжны быть рядом. Любовь никогда не сможет жить без надежды. Я поняла, что всеэти страшные восемь лет боролась со своими эмоциями и естественнымисексуальными потребностями. Я убивала в себе женщину и загоняла все своижелания и чувства куда-то в угол. Устала ждать не только я — устала ждать и моядуша. Любая женщина еще с самого раннего детства запрограммирована на созданиесемьи, и от этого никуда не денешься. Такое длительное ожидание счастья оченьплохо сказывается на израненной женской психике.

Домработница жадно выпила несколько глотков воды ипродолжила:

— Я хорошо помню тот день. Я высушила свою подушку, котораябыла постоянно мокрой от слез, выключила телефон и решила начать жить новойжизнью. Надела самое красивое платье, уложила волосы и решила пойти на улицу,чтобы взглянуть на этот мир другими глазами. Глазами, где ЕГО нет. Но раздалсязвонок в дверь. Такой долгий и такой пронзительный. На пороге стоял ОН сбольшим чемоданом, двумя удочками, охотничьим ружьем и букетом из трехтюльпанов. ОН сказал, что я нарядилась как продажная девка и что нормальная,любящая женщина должна сидеть у телефона и ждать звонка от любимого, что еслилюди друг друга любят, то они должны набраться терпения и ждать… ОН дажесказал, что Эвелина Ганская ждала Бальзака ровно двадцать лет, что любимаяженщина Тютчева ждала его тоже ни много ни мало, а десять лет. Но ОН позабылсказать, что любимая женщина Тютчева, Денисьева, так и не дождалась своеголюбимого: умерев от сердечного приступа, а точнее от одиночества и боли. А ещеОН забыл, что он не Бальзак, а я не Эвелина Ганская. Я хотела закрыть дверь, ноон подставил ногу, чтобы я не смогла этого сделать. Он сказал, что приехал комне навсегда. Я набралась смелости и сказала, что ничего не хочу. Ничего. Я досих пор не знаю, на какой срок он тогда приходил. На день, на неделю, на месяц…Я не пускала его в квартиру, и он с силой меня отпихнул. Он вошел так же грубо,как когда-то, восемь лет назад, он вошел в мою жизнь. Совершенно бесцеремонно,думая только о себе, о своих интересах. Я просила его уйти, но он открылчемодан, из которого полетели рубашки, галстуки, трусы, и сказал, чтобы яосвободила ему место в шкафу, потому что в этой квартире должно быть егособственное место. Он требовал, чтобы я освободила ему также место на лоджии,куда он сложит свои, вернее, наши семейные удочки. Он назвал эти удочкисемейными.

Мол, наше совместно нажитое имущество начинается с удочек. Азатем позвонила его теща. Она поинтересовалась, для чего ее зять забрал из домасвои вещи. Мне стало страшно: он даже не объяснился… А ведь он так и по жизнижил… Без объяснений. Он сказал теще, что он устал, что вернется только в томслучае, если его будут уважать и хорошо к нему относиться. Это значит, что,едва переступив порог моей квартиры, он уже думал о возвращении. Ему нужно былопросто успокоить мой бунт. Ему нужно было сделать меня покладистой ибезропотной, такой, какой я была эти страшные восемь лет одиночества.