— Вот именно! Ее не было с нами, никто не знает, чем она занималась. Значит, алиби у нее нет. У тебя есть. У меня есть. Даже у Пети есть, он от нас с тобой не отлипал. А у нее нет!

— Вера Михайловна не могла так поступить.

— Откуда ты знаешь?

— Она не такой человек. И насчет Лизы ты ошибаешься. Не было у них с Павлом Семеновичем ничего.

Любочка подозрительно взглянула на подругу.

— Что это ты их так защищаешь?

Верочка покраснела и смутилась.

— Просто не люблю, когда на хороших людей наговаривают!

— Да где тут наговоры? Богатый мужик в возрасте завел интрижку с молоденькой свиристелкой. Жена об этом узнала и приняла упреждающие меры, чтобы вернуть супруга в семью. Кто угодно заподозрит в убийстве первой эту самую Веру Михайловну. Даже полиция!

И Любочка оказалась права. Как только следователь Владимир Борисович опросил первых свидетелей, он тут же отправился к Павлу Семеновичу с вполне конкретным вопросом.

— Где ваша жена сейчас?

— Дома.

— Дома? А почему она не участвовала в праздновании Нового года вместе с коллективом? У вас же был организован праздник.

— Вера таких вещей не любит.

— Не любит праздников?

— Да, не любит шума, суеты. У нее от всего этого начинает болеть голова.

— Хм, значит, голова у вашей супруги болит часто?

— Ну почему? Когда она одна дома и все тихо и спокойно, Вера чувствует себя комфортно. Понимаете, уже возраст.

— Ваша жена намного старше вас?

— Мы с ней ровесники.

— Но вы-то сегодня были в центре веселья.

— Я другое дело. А жена шума не любит, поэтому и не пришла.

— Или потому, что вы ее сами не пригласили? А может быть, даже вовсе запретили приходить?

— Зачем мне ей запрещать?

— Чтобы она не столкнулась нос к носу с вашей любовницей! Или вы станете отрицать, что у вас с покойной сотрудницей были особенные отношения?

— Нет, — понурился Павел Семенович. — Не стану.

— Мы можем переговорить с вашей женой?

— Можете.

К Вере Михайловне отправились двое оперативников. А всех сотрудников «Планктона» и приглашенных артистов попросили припомнить, кто из них или из их товарищей отлучался с празднования Нового года хотя бы ненадолго.

— Очень вас прошу, напрягитесь. От ваших показаний зависит, как быстро мы сумеем определить преступника. И сумеем ли вообще.

— А почему вы подозреваете нас? — возмутился кто-то из толпы. — Может быть, Лизу убил кто-то чужой. Улучил момент, пока охранник на входе отвернулся, проскользнул в офис, где-нибудь спрятался, а потом вылез и придушил Лизку!

— И вообще, не проще ли было посмотреть запись с камер видеонаблюдения?

— Может быть, и проще, — согласился следователь. — Да вот беда, ни одна из камер последние три часа не работала.

— Как же так? Они функционируют в автономном режиме.

— А тут оказались выключены. И это лишний раз подтверждает, что убийца — человек из своих. Как и давешние грабители, убийца знал расположение помещений в офисе. Знал, как отключить камеры видеонаблюдения. Знал, как остаться незамеченным и совершить злодеяние. Так что нравится вам это, дорогие товарищи, или не нравится, а искать мы будем среди вас.

Речь следователя была встречена в гробовом молчании. Никто больше не осмеливался задавать вопросы. Все молча уткнулись в выданные им листы бумаги и постарались максимально точно и правдиво изложить все то, что происходило с каждым из них за последние три часа.

Подруги не стали исключением. Они вместе со всеми честно корпели над составлением отчета о собственных передвижениях. И получалось не очень хорошо. Дело в том, что подруги переодевались последними, если не считать бедной Лизочки. Но ее-то считать было нечего. Она уже ничье алиби подтвердить не сможет. А вот как быть Верочке с Любочкой? Никто в то время, пока они переодевались, под дверями кладовой не стоял и их перемещения не фиксировал. И тот факт, что Лизочку подруги сегодня даже не видели, никто подтвердить не мог.

И когда полиция, собрав письменные показания, отпустила всех с миром, подруги ушли в числе последних. Они очень надеялись подслушать новости, касающиеся убийства Лизы, но ничего у них не получилось. Насчет Вани Черкашина следователь их тоже не расспрашивал. И о Жене Кораблевой не заикался. Видать, новое преступление начисто выбило у него из памяти предыдущий случай. И его можно было понять, все-таки ограбление есть всего лишь ограбление, а убийство — это уже убийство. В первом случае пострадали лишь бумажки, а во втором была уничтожена молодая женщина.

На улице вновь был дивный зимний вечер. Как раз такой, какой и должен быть в преддверии праздника. Морозец слегка пощипывал кожу. А с неба падали легкие снежинки. Крутясь в воздухе, они опускались на шубы и шапки, дивно блестя на мехах и волосах городских модниц и модников. Все чаще мужчины стали выбирать меховые куртки, правда, они предпочитали мех волка, медведя или даже что-то более экзотическое вроде ягуара, но все же вопреки усилиям защитников природы меха и в мужском зимнем гардеробе становилось все больше.

— Плохи наши дела, — внезапно произнесла Люба и тяжело вздохнула. — Совсем плохи!

— Почему? Не хуже, чем у других.

— Хуже. Мы с тобой трогали эти шмотки. А другие нет!

— Какие шмотки?

— Те, в которых Лизу придушили!

— Ты имеешь в виду костюм восточной принцессы?

— Ну да! Я так вообще по полной программе засветилась. Весь его своими телесами заляпала. Но и ты, когда меня сначала из штанов, а потом из этого проклятого топика вытаскивала, на ткани тоже своих микрочастиц порядочно оставила.

— Думаешь, они станут проверять костюм под микроскопом? — ужаснулась Верочка.

— Даже не сомневайся! Разберут его на ниточки, чтобы вычленить ДНК убийцы! Костюм-то был только из чистки. Значит, любые следы пота или жира, которые не принадлежат Лизе, принадлежат ее убийце! То есть нам с тобой.

— Ой!

Верочка даже остановилась посреди улицы. Так и стояла, не обращая внимания, что мешает другим прохожим. И им приходится огибать девушку. Многие этим были недовольны и активно выражали свое неудовольствие. Но Верочке было все равно.

— Ой! — повторила она.

— Вот тебе и «ой»!

— Неужели нас могут заподозрить в том, что это мы задушили Лизочку?

— А почему нет? Вспомни, мы с тобой, когда шли к остальным, кого-нибудь встретили?

— Нет. Все уже там были, на празднике.