— А ты не знаешь, как полиция думает, в какое времяпроизошло убийство? — поинтересовался Пелли.

Она усмехнулась.

— Ты ловко формулируешь вопрос, Пелли. Как думаетполиция… Погоди немного, дай мне вспомнить, что они говорили… Насколько я знаю,они считают, что это произошло вечером, но точного времени я не знаю. В этовремя в доме горела масляная лампа. Судебный медик, который делал вскрытие,считает, что это могло быть любое время после четырех часов и до одиннадцативечера. Но указать более точное время убийства он не может.

Пелли направился к дверям.

— Я подумаю, что тут можно сделать, — без энтузиазмасказал он. — Рискованное это дело все-таки. Мне было бы спокойнее, если быя был уверен, что ты подтвердишь мои слова.

— Да, конечно, только, конечно, не все, а ты сампонимаешь какие… И, надеюсь, ты не уйдешь, не поцеловав меня, любимый. Ты жезнаешь, ты единственное, что у меня осталось. И ведь не меньше года должнопройти, прежде чем мы сможем пожениться, не вызвав нежелательных сплетен, номне не хотелось бы думать, что твоя любовь ко мне может ослабеть. Так не должнослучиться. Нет, конечно, тем более если я прощу и забуду, — впрочем, ты исам знаешь, в чем ты виноват.

На какое-то время он, казалось, потерял дар речи. Простостоял, не сводя с нее изумленных глаз. Затем он очень медленно подошел к ней,нежно заключил в свои объятия и поцеловал в губы долгим поцелуем. Потом резкоповернулся и бросился к выходу, как будто было что-то удушливое в атмосфереэтой комнаты.

У нее вырвался короткий, безрадостный смешок.

— Продолжаешь играть комедию сам с собой, Пелли? Нудавай, дорогой, целуй меня и нежно, и страстно. Целуй меня, как целуют в первыйраз в жизни. Сожми меня в объятиях, как будто сама мысль о том, чтобы покинутьменя, никогда не приходила тебе в голову… И тебе действительно не удастсясейчас избавиться от меня, милый. Ты будешь моим ровно столько, сколько язахочу.

Девушка на телеграфе приветливо улыбнулась?

— Да, мистер Виггинс, на ваше имя есть телеграмма. Однуминуточку… Вот она.

Грэмпс с нетерпением надорвал новенький хрустящий конверт,вытащил оттуда сложенный желтоватый листок бумаги, на котором были неровнонаклеены узенькие телеграммные полоски. Телеграмма гласила:

“Полицейские власти закончили допрос свидетелей тчк когдабудет необходимость проводить расследование в Лос-Анджелесе мы обратимся спросьбой к полиции или о сотрудничестве к главе полиции или к шерифу если речьпойдет об окрестностях города тчк как только местные судебные органы округаСанта-Дельбарра почувствуют что возникла необходимость во вмешательстве состороны они обратятся в соответствующие органы в Лос-Анджелесе тчк оченьсожалею что вынужден просить прекратить розыски которые несмотря ни на чтовсе-таки являются любительскими тчк ситуация значительно упростится если вашидетективные способности будут использованы при разгадывании головоломок втолстых журналах тчк вы оставили свой трейлер у меня перед домом так что я не всостоянии вывести свою машину из гаража если не убрать с дороги трейлер зпткоторый убрать невозможно не повредив его тчк Милдред просила передать самыйнежный привет тчк искренне ваш Френк Дюриэа”.

Харви Стэнвуд сворачивал газету, не отрывая глаз от лица ЕвыРеймонд, сидевшей напротив него за небольшим столиком в коктейль-баре.

— Я просто поражен, — объявил он. Она зевнула.

— Похоже, что ты злишься из-за чего-то. Между прочим,не забывай, что я еще не завтракала. Я ведь только что проснулась.

— Ты, я думаю, еще не читала газет?

— Нет, газет я не видела… Кстати, милый, а почему ты непозвонил мне вчера вечером?

Он злобно взглянул на нее.

— Ты ведь вчера вечером ездила в Петри.

Была какая-то томная усталость в ее манере поднимать брови.

— Петри, — произнесла она, повторяя за ним этоназвание, как будто пыталась отыскать его в памяти. — Ах да, конечно, явспомнила. Это тот городок, о котором ты рассказывал, что там еще целый скандалвозник из-за участков, на которых якобы нашли нефть.

— Ты была в Петри, — с угрозой повторилСтэнвуд, — чтобы увидеться с Ральфом Прессманом. Ты хотела попробоватьуладить мои дела и попутно урвать и себе жирный кусочек… В конце концов, еслимежду Прессманом и его женой отвратительные отношения, то почему бы непопробовать?

— Харви, милый, о чем ты говоришь?

— Ты прекрасно понимаешь о чем.

— Ты что, нездоров?

— Где, — очень тихо спросил он, — тапудреница, которую я тебе подарил, та самая, на которой выгравированы твоиинициалы?

Она открыла сумочку, заглянула вовнутрь, потом порылась вней и вздрогнула, как будто от внезапно пришедшей ей в голову мысли. Внезапноона подняла голову.

— Послушай, ты помнишь, я отдала ее тебе позавчера, когдамы с тобой танцевали? Ты сунул ее в карман пиджака… Ты мне ее отдашь обратно,дорогой?

Она протянула ему руку через стол.

— Ничего не выйдет, — заявил Стэнвуд.

— Что ты имеешь в виду?

Стэнвуд открыл газету на второй странице, свернул ее так,чтобы была видна фотография, и перебросил ее через столик.

На фотографии была хорошо видна женская пудреница с разбитымзеркальцем и выгравированными инициалами “Е.Р.”. Над фотографией крупнымибуквами был напечатан заголовок: “Полиция находит женскую пудреницу на порогекомнаты, где был убит человек”.

— Харви! — еле выдохнула она, дыхание у нееперехватило. — Что произошло?

— Убит Прессман. На крыльце его дома полиция обнаружилатвою пудреницу… Может быть, будет лучше, если ты просто прочитаешь всю статью?

Она опустила глаза на газету и, с трудом заставив себясосредоточиться, прочитала статью, озаглавленную: “В жертве нападения опозналиизвестного бизнесмена из Лос-Анджелеса”.

Закончив читать, она подняла на него расширенные отизумления глаза, где-то в глубине которых притаился страх.

— Харви, это ты сделал?

— Не валяй дурака!

— Кроме тебя некому. Моя пудреница была у тебя вкармане позапрошлой ночью, и…

— Я отдал ее тебе тут же, как только мы вернулись кстолику.

— Я что-то этого не припомню.

— Я положил ее тебе в сумочку.

— Не видела этого.

— Но так оно и было!

Голосом, в котором звучало сомнение, она произнесла:

— Хорошо, дорогой, все в порядке. Я обещаю подтвердитьэти твои слова, а что тогда останется мне?