Когда официант отошел, Карпер заговорил уже более любезно:

— Давайте обсудим все спокойно, Стэнвуд. Может быть, мыс вами оба погорячились. Вы понимаете, как вы сами мне сказали, что сможете всеутрясти, если Прессман не вернется в офис. Ну и я, естественно, подумал, что выприняли меры, чтобы так и случилось. Может быть, я ошибался. Надеюсь, что так.

— Именно так, — коротко сказал Стэнвуд. — Ипостарайтесь не повторять подобных ошибок.

Карпер вытащил сигару из кармана и бросил быстрый взгляд наГремпса Виггинса, который внимательно изучал список скаковых лошадей.

— Надеюсь, вы меня поняли, Стэнвуд. Я ни черта непонимаю, что там могло произойти с Прессманом. И я начинаю думать, что и вытоже. Надеюсь, вы простите мне мои слова, и я надеюсь, что, разговаривая сокружным прокурором, вы не скажете ничего такого, что могло бы втянуть меня вэту проклятую историю. Послушайте, почему бы нам не договориться относительноэтого дела?

— Как?

— Вы делаете все, чтобы вытащить меня, а я отвечаю темже.

— Этого я от вас и ждал.

Холодные глаза Карпера остановились на Стэнвуде.

— Ну вот и договорились, — сказал он и поднял свойбокал.

Через пятнадцать минут Грэмпс Виггинс послал срочнуютелеграмму Френку Дюриэа, окружному прокурору округа Санта-Дельбарра вКалифорнии:

“Слежу за определенными лицами. Кое-что стало известно. Еслибудешь в Лос-Анджелесе, чтобы выслушать всех здесь, дай мне знать, где и когдамы сможем увидеться. Уверен, что смогу помочь тебе принять решение. Ответпосылай на адрес “Вестерн юнион”.

Грэмпс”.

Пелли Бакстер казался раздавленным горем, поскольку он самсебя считал другом семьи Прессманов.

Дворецкого он приветствовал именно так, как и следовало:дружелюбно, демократично, по-мужски, так, как это бывает, когда горе стираетсуществующую между сословиями грань.

— Добрый день, Артур. Какое несчастье!

— Да, мистер Бакстер.

— Могу себе представить, как вы переживаете, Артур.

— Благодарю вас, сэр.

— Вы ведь служили у него довольно давно?

— Четыре года, сэр.

— Какой был замечательный человек! Нам будет не хвататьего.

— Да, сэр.

— Для миссис Прессман это, вероятно, было тяжелымударом?

— Совершенно верно. С тех пор она почти ничего не ест.

— Спроси, не найдется ли у нее для меня пары минут илиона предпочитает, чтобы ее не беспокоили? Если она предпочитает побыть одна,спроси, не могу ли я быть ей чем-нибудь полезен.

— Хорошо, сэр. Она наверху. Если вы подождете вбиблиотеке, сэр, я поднимусь и сообщу ей, что вы здесь.

Пелли Бакстер прошел через холл и вошел в огромную прихожую.

Комната показалась ему кладбищем, такая в ней стояланеестественная тишина. Тускло отсвечивали корешки книг на полках, будтонадгробия в лунном свете. До половины спущенные портьеры делали царившую вбиблиотеке тишину еще более непроницаемой.

Всего несколько минут пробыл он в этой погребальной тишине,как, к большому его облегчению, вернулся дворецкий.

— Миссис Прессман просит вас подняться наверх, в еегостиную. Сюда, пожалуйста.

Дворецкий поднялся по лестнице, потом свернул в длинныйкоридор и наконец ввел его в кокетливую, изящную гостиную, залитую солнечнымилучами, которые врывались в комнату через французское окно, выходившее намаленький балкон. В другом конце гостиной через открытую дверь был виденкусочек спальни.

Софи Прессман всегда отличалась тем, что ни на минуту нетеряла ни присутствия духа, ни бдительности, словно тренер во время решающегоматча. Вот и сейчас в присутствии дворецкого она казалась погруженной в скорбьи всем своим видом полностью соответствовала атмосфере, царившей в библиотеке.

— Здравствуйте, Пелли, — сказала она дрожащимголосом. — Так мило, что вы зашли… Конечно, словами делу не поможешь, новнимание и сочувствие друзей облегчает горе.

Она указала ему на стопку телеграмм на столе.

— В прошлом мне тоже приходилось посылатьсоболезнования, и, подыскивая слова для того, чтобы выразить людям, что ячувствую, я часто ощущала беспомощность. И только теперь я понимаю, что важноне то, какими словами друзья стараются выразить сочувствие, важно то, что онипытаются вам сказать… Садитесь, Пелли. Артур сейчас принесет вам виски ссодовой.

— Нет, спасибо, — отказался Пелли. — Я толькозашел к вам на минуту, чтобы выразить свое сочувствие и спросить, не могу ли яхоть чем-нибудь, помочь вам.

— Спасибо, Пелли, мне ничего не нужно. Я всегдачувствовала, что могу на вас положиться… вы свободны, Артур.

Дворецкий осторожно прикрыл за собой дверь. Еще минуту вгостиной царило молчание; потом Бакстер подошел вплотную к Софи Прессман.

— Так ты все раздобыла? — спросил он.

— Да.

— И положила в безопасное место.

— Да.

— Я не доверяю твоему дворецкому.

— Я тоже.

— Расскажи, как тебе это удалось. Она улыбнулась.

— Я отправилась прямехонько к Ральфу в контору, сказаласекретарше, что собираюсь забрать всю почту домой, чтобы Ральф мог узнать всеновости, как только вернется.

— И что же она сказала?

— Ей это страшно не понравилось, но что она, бедняжка,могла поделать? Не могла же она встать и сказать: “Я уверена, миссис Прессман,что вашему мужу это бы не понравилось”.

— Ну еще бы, — усмехнулся Бакстер.

— Она еще пыталась возражать мне, — сказала миссисПрессман, а затем, хихикнув, добавила: — Мне будет страшно приятно рассчитатьэту девушку.

— Ты думаешь, она видела, что там внутри?

— Конечно, она видела, что внутри, — заявиламиссис Прессман. Она же вскрыла письмо. Слава Богу, что она не вскрыла конверт,в котором лежали фотографии.

— И что же, она все прочитала и отдала тебе письмо?

— Ну конечно же нет. Она мне отдала всю оставшуюсяпочту. А это письмо она аккуратно затолкала в верхний ящик своего стола.Поэтому я послала ее с каким-то поручением, а сама тоже как будто ушла изконторы, но потом вернулась под тем предлогом, что, дескать, забыла перчатки, иоткрыла ее стол. Письмо было там.

— А она читала его?

— Вне всякого сомнения.

— Да, это довольно неприятно, чтобы не сказать —опасно.