лица, но мне почему-то кажется, что его забавляет моя наивность.

В один момент заросли растений расступаются, и перед нами открывается равнина, большую часть которой занимает гладь водоема, весь берег которого зарос невысокой, но густой растительностью. В поросли у тропы зияет широкая брешь. Мы пробираемся через нее, проходим ближе к воде. Я вглядываюсь в ее толщу, пытаясь разглядеть, что она в себе таит.

На сатурнанских базах, конечно же, есть водоемы. Рукотворные, искусственные, как и все, что имеет наша цивилизация. Вода в них кристально прозрачна, как талый лед. А здесь у воды красноватый оттенок, и дно едва различимо. Однако я все равно не могу удержаться от восхищения.

По поверхности водоема вдоль берега разбросаны зеленые кляксы растений, напоминающих кувшинки, увенчанные желтыми цветами. Легкий ветер колышет их, а предзакатная Цея огненными искрами поджигает водную гладь. Будто мы в жерле вулкана, но лава не обжигает. Только природа может создать красоту, недоступную ни одному человеческому мастеру.

Ведо усаживается на один из прибрежных камней, наблюдает как я осторожно подхожу к самой кромке воды, держа плазматор так, словно вот-вот выстрелю — самое тихое на первый взгляд место все же не должно усыплять бдительность.

— Ты хочешь встретиться со своими родителями? — спрашиваю я, убедившись, что видимой опасности в округе нет. Ведо как всегда темнит. Он ведь не упоминал своих родителей, когда несколько дней назад на Ишияк я расспрашивала его о семье.

— Нет, их нет в живых, — отвечает он.

— Соболезную твоей утрате, — я привычно складываю пальцы левой руки в скорбном жесте. Не особо при этом опечалившись.

— Не стоит. Это произошло много, очень много лет назад.

Он наклоняется, загребает несколько камушков и начинает кидать их в воду по одному. Камни отскакивают от водной поверхности, в несколько прыжков преодолевая значительную дистанцию, прежде чем затонуть. Смысл развлечения, судя по всему, как можно дольше не дать камешку уйти под воду.

Я тоже устраиваюсь на соседнем валуне и осторожно интересуюсь:

— Ведо, у тебя ведь есть план?

— Несомненно, — загадочно отвечает он, не сводя глаз с озера.

Его слова не прибавляют мне уверенности. Мы молчим какое-то время. Для себя я заключаю, что хотя и неплохо знать о намерениях моего спутника, главное, чтобы план был у меня самой. А он у меня есть. В общих чертах.

— Ты был ребенком? Ну, когда они умерли?

Мой спутник качает головой.

— Они не умерли. Вернее, отец погиб, да. А мать не захотела быть восстановленной без него.

— Восстановленной?

— Думаю, ты должна знать, что жизненный цикл у нас проходит не так, как у сатурнианцев.

Что ж, можно было ожидать.

— Ты уже спрашивала, что позволило лиамедской цивилизации продвинуться так далеко. Но это сложно объяснить без знания языка. Во многом мы еще сохраняем традиции, цепляемся за них, а язык позволяет это сделать… Это то, что мы называем aukulti taak.

— Драгоценный сосуд! Эти слова произносили те люди на вашем совете.

— Ты подслушивала? — улыбается Ведо. Он не смотрит на меня, полностью увлеченный своим бестолковым занятием.

— Ты не запрещал, — возражаю я.

Он утвердительно кивает. Кажется, он даже ожидал, что я так поступлю.

— Но простыми словами, aukulti taak — лишь мутация, позволившая приобрести нашей расе генетическую память. Да, можешь воспринимать это именно так.

— Любопытно. И что же это все-таки значит?

— Это значит, что если ты убьешь меня, то мое тело и сознание относительно легко смогут реплицировать заново по моей генетической информации, которая постоянно копируется в общую базу. Более того, я буду помнить все, до единого момента из своей предшествующей жизни.

— И это будешь действительно ты, а не твоя говорящая копия?

— Это буду действительно я.

В священном ужасе смотрю на Ведо, переваривая услышанное. Получается, если Ведо не лжет, лиамедцы действительно подобны бессмертным богам, только из рода людей. Я не верю своим ушам, а мой собеседник невозмутимо продолжает:

— Это дало нам безграничные возможности запоминать информацию, экспериментировать и практиковаться в новых навыках. В какой-то момент цивилизации стало выгоднее реплицировать уже живших граждан, чем создавать новых. Деторождение практически сошло на нет.

— То есть ты…

— Да, много раз.

— Сколько же тебе лет?

— Биологически — двадцать семь. Около девяти сатурнианских единиц. Кстати, было бы полезно, если бы ты научилась пользоваться земными системами исчислений.

— Нет, — мотаю головой я, — не биологически, а вообще?

— Очень много. Честно говоря, я не вел счет. Но мое первое рождение пришлось на Ukseumi Uyiawan — время начала распространения мутации. Около пятнадцати тысяч лет назад.

— Пятнадцать тысяч лет???

— Живу я далеко не все это время, лишь малую часть. Не все живут одновременно. Те, кто будет реплицирован в тот или иной период времени определяется архитекторами, в зависимости от нужд цивилизации и навыков конкретного человека. Когда-то больше нужны созидатели, когда-то — воители, когда-то — ученые. Цивилизация живет циклично, приобретая новые навыки, совершенствуя их и применяя. Открывая новые пространства, осваивая их и облагораживая. И так далее. Иногда бывали и неудачи. Случались и катастрофы. Однако, все накопленные знания всегда остаются при нас. И то, как они будут применяться, решают архитекторы.

— Так вот зачем вам нужны эти важные шишки, — фыркаю я. Лично на меня встреча с архитекторами не произвела приятного впечатления.

— Эти шишки — самые мудрые члены общества, — встает на их защиту Ведо, — они понимают и знают больше любого из нас.

Я внимательно вглядываюсь в лицо своего собеседника, пытаясь понять, не шутит ли он. Но Ведо серьезен. Он действительно полностью доверял своим архитекторам, словно всевышнему. По крайней мере, до недавнего времени.

— Все равно не понимаю. Неужели все согласны с таким положением дел? Невозможность иметь детей, слепое подчинение воле какой-то кучки людей, распоряжающихся чужими жизнями… Они что, возомнили себя богами?

— Жизнь одного человека — ничто по сравнению с задачей выживания целой цивилизации. Посмотри на свой Союз Рут. Несмотря на потребительское отношение государства к своим гражданам, ты была готова умереть за его идеи, да и сейчас ничего не изменилось, все строишь планы как вернуться туда… Не смотри на меня так, я вижу тебя насквозь. К тому же, отсутствие четкой иерархии, отрицание идеи самопожертвования, не раз приводила земные и сатурнианские цивилизации к краху. Сколько я видел таких падений!

— И что, абсолютно все из вас соглашаются лечь на алтарь во славу цивилизации?

— Почему же алтарь? Репликация — дело добровольное. Но кто не захочет жить вечно?

— Твоя мать не захотела.

— И это глупо.

Ведо с силой запустил очередной камешек в воду. Звенящую тишину нарушает лишь