от пацифистских. Несправедливо было бы сказать, будто британское правительство просто воспользовалось этими настроениями. Британские министры, как правило, разделяют принципы и предрассудки своих современников, и в какой-то степени они разделяли их и в то время. Тем не менее они учитывали и тот факт, что приближались всеобщие выборы. Вопрос о коллективной безопасности давал великолепный шанс расколоть лейбористскую оппозицию, одна часть которой, на самом деле составлявшая большинство, выступала за Лигу Наций, а другая, более голосистая, как и раньше, возражала против любой поддержки этого «капиталистического» института и любого сотрудничества с «империалистическим» британским правительством.

Конечно, это лишь предположения. Никто не знает, почему британское правительство заняло такую позицию – возможно, оно и само не смогло бы этого объяснить. Британия пыталась усидеть на двух стульях: умилостивить Муссолини и в то же время укрепить авторитет Лиги Наций. В июне 1935 г. Энтони Иден, в то время заместитель министра иностранных дел, отвечавший за отношения с Лигой Наций, отправился в Рим в надежде развязать этот сложный узел. Он привез серьезное предложение: Великобритания предоставит Абиссинии выход к морю через Британское Сомали, а Абиссиния в ответ передаст Италии часть своих периферийных территорий. Кроме того, Иден привез предупреждение: Италия не должна предпринимать никаких действий, грубо нарушающих устав Лиги Наций. Сотрудники итальянского министерства иностранных дел рады были принять предложение Великобритании, но Муссолини не поддавался. Ему требовались не территориальные уступки, а победоносная война. Встреча Муссолини и Идена прошла бурно: Муссолини обличал лицемерие британцев, заключивших военно-морское соглашение с Германией, его собеседник твердил о высоких принципах. Иден вернулся домой, настроенный категорически антиитальянски, и впоследствии не отходил от этой позиции. Британское внешнеполитическое ведомство восприняло произошедшее куда спокойнее. Оно все еще надеялось урегулировать конфликт между Италией и Абиссинией путем компромисса; там были уверены, что Абиссиния окажет серьезное сопротивление, Муссолини, столкнувшись с противодействием, научится сдержанности, а потом британское правительство организует урегулирование, которое восстановит и фронт Стрезы, и престиж Лиги Наций.

Именно в этот момент британская внешняя политика получила нового энергичного руководителя. В июне 1935 г. Макдональда на посту премьер-министра сменил Болдуин, который тут же воспользовался возможностью осуществить масштабные перестановки. Сэра Джона Саймона дискредитировала, заслуженно или нет, его роль в маньчжурских событиях; общественное мнение осуждало его за примиренчество и изобретательность в поиске оправданий для агрессора. Он покинул министерство иностранных дел, а пост министра достался сэру Сэмюэлю Хору. По своим интеллектуальным способностям Хор не уступал ни одному британскому министру иностранных дел ХХ в. – хотя эта планка и не очень высока. Его слабым местом была импульсивность. Хор штурмовал препятствия, а не обходил их и продемонстрировал это в конце жизни, выступив в защиту политики умиротворения, когда все остальные более мудро хранили молчание. Хор осознавал риски коллективной безопасности – системы, при которой весь груз ложился на плечи британцев, в то время как все остальные только болтали. Но он считал, что от этих рисков можно избавиться, если Британия станет проводить достаточно решительную политику; был некоторый шанс, что другие страны последуют ее примеру. В сентябре 1935 г. Хор выступил в Женеве с самым громким заявлением в пользу коллективной безопасности, какое только звучало из уст британского государственного деятеля. Когда в октябре Абиссиния в самом деле подверглась агрессии, он первым потребовал введения санкций против Италии. Члены Лиги откликнулись на его призыв. По итогам маньчжурского конфликта Лига выработала механизм экономических санкций, и теперь его задействовали все страны Лиги, кроме трех сателлитов Италии – Албании, Австрии и Венгрии. Это было не такой уж большой лазейкой. Многих беспокоила куда более серьезная брешь в системе санкций, связанная с Германией и США – двумя великими державами, не входившими в Лигу. Но и эта проблема была не критичной. После заключения Англо-германского военно-морского договора Гитлер ставил на дружбу с Великобританией; кроме того, его только радовал конфликт, разгоравшийся между Италией и Францией. В связи с этим ему было выгодно создавать видимость неофициального сотрудничества с Лигой Наций. При этом на практике немцы по чисто экономическим соображениям не хотели обременять себя бесполезными лирами и так или иначе сокращали торговлю с Италией. США, находившиеся на пике изоляционизма, не могли занимать чью-либо сторону; однако они запретили американцам торговать с обоими воюющими государствами, а поскольку с Абиссинией Америка торговых связей не имела, фактически введенные санкции были направлены против Италии.

Настоящая слабость режима санкций обнаружилась внутри самой Лиги. Хотя французы не могли позволить себе ссориться с Великобританией, развал фронта Стрезы привел Лаваля в смятение. Прежние британские аргументы в пользу умиротворения и против автоматического применения мер коллективной безопасности зазвучали теперь из уст французов. Франция ввела санкции, однако Лаваль заверил Муссолини, что поставок нефти в Италию они не коснутся. В общественном мнении Британии единодушия тоже не наблюдалось. Водораздел проходил не только между «идеалистами», поддерживавшими Лигу Наций, и «циниками», считавшими, что любая система коллективной безопасности влечет за собой определенные риски и возлагает на Великобританию дополнительное бремя, а выгоды никакой не приносит. Существовал раскол и между поколениями. Сравнительно молодые люди вроде Идена были резко настроены против Италии, но больше готовы на умиротворение Германии. Традиционалистов, пользовавшихся особым влиянием в министерстве иностранных дел, заботила исключительно угроза, исходящая от Германии; Лигу Наций они считали помехой для плана снова перетянуть Италию на свою сторону антигерманского фронта. Роберт Ванситтарт, глава аппарата министерства иностранных дел, придерживался именно такой точки зрения; от начала до конца он был непоколебимым сторонником союза с Италией – союза, который представлялся ему решением всех проблем. Даже Уинстон Черчилль, который уже бил тревогу по поводу Германии, оставался осенью 1935 г. за границей, как будто стремясь избежать необходимости высказываться за или против Италии. Внешне британская политика решительно ратовала за коллективную безопасность. За кулисами влиятельные фигуры выжидали момента, чтобы предложить тот или иной вариант компромисса, отвергнутого Муссолини в июне прошлого года. Одновременно император Абиссинии тоже упрямился, будучи уверенным, что мученическая преданность идее коллективной безопасности укрепит его шатающийся трон – так и случилось, хотя и в более отдаленной перспективе, чем он ожидал.

Британских сторонников компромисса не обескуражили первоначальные неудачи. И британские, и все прочие военные специалисты не сомневались, что завоевание итальянцами Абиссинии, пусть и вероятное, потребует немало времени – не менее двух зимних кампаний. До тех пор экономические трудности сделают покладистым Муссолини, а поражение – императора Абиссинии. Таким образом возникнет возможность для компромисса. Поэтому спешить было некуда. К тому же военно-морские советники представили правительству доклад следующего содержания: британский Средиземноморский флот, даже усиленный всеми кораблями, базирующимися на Британских островах, не сможет противостоять объединенным итальянским военно-морским и военно-воздушным силам. Это был еще один аргумент в пользу осторожности и промедления: лучше время преподаст обеим сторонам урок сдержанности, чем Британия более серьезным давлением спровоцирует Муссолини на атаку – и вполне вероятно, уничтожение – своего флота. И та и другая экспертные оценки оказались вопиюще неточными. Ошибка армейских специалистов обнаружилась всего через несколько месяцев, когда к маю 1936 г. итальянская армия полностью захватила Абиссинию; ошибка военно-морских советников была продемонстрирована в самые страшные дни Второй мировой войны, когда британский Средиземноморский флот раз за разом громил итальянцев, несмотря на то что баланс сил был для него тогда гораздо хуже, чем в 1935 г. Нет сомнений, что в основном эксперты вполне искренне заблуждались. Они просто ошиблись в расчетах. Генералы недооценили итальянскую армию, адмиралы переоценили итальянский флот.

Однако этим дело не ограничивалось. Любой эксперт – прежде всего живой человек: его технические заключения отражают его же политические пристрастия. Когда генералы и адмиралы рвутся в бой, они не сомневаются в победе; они всегда находят убедительные аргументы против войны, которую считают политически нежелательной. Британские генералы и адмиралы в то время были в своем большинстве людьми пожилыми и поголовно – консерваторами самого крайнего толка. Они восхищались Муссолини. Они видели в фашизме воплощение всех воинских