ответственности, не хотелось даже и думать. Потому и «аквариум» — чтобы ни с кем не пересекался и не мог даже парой слов перекинуться незаметно. И все показания — в письменном виде через адвокатов.

Разумеется, дело рассматривалось в «особом порядке». Это когда подсудимый во всём признался, обвинение и потерпевшие — то есть Виктор — не возражают, судья особо не копается в обстоятельствах дела, и в итоге наказание назначают поменьше. Но при этом в закрытом режиме, без журналистов. Им даже около здания стоять не разрешали. Они что-то там пытались снимать, однажды даже Дженнифер в новостях засветилась.

«Интересно, сколько в этот раз продлится твое возвращение в приличную журналистику?» — с усмешкой подумал Виктор.

Пересекаться с ней еще раз решительно не хотелось. А вот с Шульцем всё-таки удалось поговорить.

В тот день наконец огласили приговор. Учитывая «деятельное раскаяние», «положительную характеристику», и так далее — восемь лет тюрьмы и огромный штраф. Судья еще продолжал читать вслух, а Виктор уже продвинулся далеко вперед — ему как участнику процесса выдали распечатку. Никакой «угрозы безопасности государства», естественно, не было обнаружено. Даже ухода от налогов не нашли, просто то что продавалось не имело права продаваться. Но когда продавалось — всё что надо было уплачено. Причем всех покупателей артефактов Шульца признали «добросовестными приобретателями» — то есть никто у счастливых коллекционеров ничего не конфискует.

На этом моменте Виктор начал хихикать и получил замечание от судьи. Успокоился и стал читать дальше.

А дальше повторялась первая, «беззубая» версия, которую сочиняли вместе с Джонсоном. Потерпевшими признавались только Виктор и Юми, бой был вообще один, возле станции нелюдей — подбитая «Изабель» сгодилась как реквизит. И Шульц «по всей видимости, утратил контроль над преступным сообществом, которое создал». Финиш, занавес, титры.

* * *

Как только судья закончил читать, народ ломанулся к выходу. Участники процесса будто стремились поскорее скинуть его с себя и сделать вид, будто ничего и не было, а они даже рядом не стояли. Еще один признак того, что всё срежиссировано.

Наконец Виктор остался практически один в опустевшем зале. Пара охранников на выходе, да Шульц в своем аквариуме — его отчего-то не торопились выводить. Даже адвокаты куда-то исчезли. Виктор подошел к аквариуму. Шульц поднялся со скамьи и встал напротив Виктора, по ту сторону бронестекла. Он сильно изменился — стоял ссутулившись, вместо костюма с иголочки — оранжевая тюремная роба, на руках наручники, на ноге радиомаяк, чтобы точно не сбежал. Ввалившиеся щеки, потерянный взгляд. И шрам под левым глазом.

— Ну вот и встретились, — сказал Виктор.

Шульц вздрогнул и медленно поднял глаза.

— В этот раз я безоружен, — Виктор отвел в сторону борт куртки, демонстрируя пустую кобуру.

— Знаешь, — вздохнул Шульц. — Я бы предпочел, чтобы твой пистолет был у тебя. На этот раз.

Он поднял руки к лицу — обе вместе, из-за наручников — и потёр шрам пальцем.

— Всего этого могло не быть, — ответил Виктор.

— Мы могли бы договориться? — хмыкнул Шульц.

— По версии следствия, тебе бы не дали. Но я о другом.

— И о чем же?

— О твоём решении. В самом начале. Когда ты копался в артефактах, обнаружил новый код маяка, и понял, что он работает. Это же величайшее открытие со времен… с того момента, как этих четырёхруких в принципе открыли! Ты мог заявить об находке и прославиться. И потом спокойно летать туда с командой настоящих ученых, абсолютно легально. Но ты… — Виктор развел руками. — … нанял пиратского капитана, чтобы он возил тебе всё по-тихому. А потом морочился с продажей по поддельным документам. Зачем? Я не понимаю.

— Затем, что… — вздохнул Шульц. — Откуда в тебе столько наивности?

— Это порядочность. Остатки.

— Называй как хочешь. Так даже хуже, — Шульц снова потёр шрам. — Я тоже всю жизнь был… порядочным. Родители так воспитали. В мире много плохих людей, говорили они. Главное — самому не стать одним из них. Не поступать с другими так, как не хочешь чтобы поступили с тобой. Не стать… как их называют?

— Хамлом их называют, — проворчал Виктор. — Не выдумывай красивых слов.

Его уже немного раздражал монолог, но он чувствовал — Шульц не дойдёт до сути пока не выговорится.

— Как ни назови, принцип один. Как ты выразился, «хамло» — оно просто такое, какое есть. И что-то ему доказывать, пытаться достучаться — бесполезно. Пустая трата времени. У него нет ни эмпатии, ни совести…

Шульц явно не знал, куда деть руки — на тюремных комбинезонах нет ни карманов, ни даже шлевок под ремень.

— … ни критического мышления, — продолжил за него Виктор. — Давай уже заканчивай. Подскажу: «а потом я вдруг понял…»

— А потом я вдруг понял, — поморщился Шульц. — Что это не я «предпочитаю не связываться, чтобы не тратить время впустую». Это… «хамло» прекрасно знает, что большинство людей экономит время и… скажу откровенно, брезгует связываться.

— А у наглого меньшинства «без эмпатии и совести» это просто стратегия выживания, — закончил Виктор.

Убрал руки в карманы куртки, смерил Шульца взглядом и спросил:

— Ну и когда ты «прозрел»?

— О, довольно поздно, — неожиданно улыбнулся Шульц. — Даже удивительно, как высоко я смог забраться, оставаясь «порядочным». Но в какой-то момент наступил катарсис…

— Скажи лучше «накрыло».

— Называй как хочешь, — вздохнул Шульц. — Это было на яхте. Я только что проверил код маяка, понял, что он работает, и думал что с ним делать.

— И что придумал?

— Меня, как ты говоришь, «накрыло». Я же коллекционер.

— Обуяла жадность? — хмыкнул Виктор.

— И это тоже. Просто… открытие было только моим! Я сам решал, что с ним делать. А если поступлю, как ответственный гражданин, то отдам его чужим людям. Которых на самом деле никогда не считал достойными. И от которых даже слова благодарности не дождёшься. Всё отберут на шею сядут и скажут, что так и было. Тому самому «хамлу». К тому же, я ведь ничего не у кого не украл, я нашел ничейное!

— И не захотел ни с кем делиться.

— О, я скрипел зубами, всё думал — почему я такой порядочный? Как же все сделать, чтобы ну совсем никого не обидеть, никаких правил не нарушить? Правил, установленных не мной… А потом решил, впервые в жизни