не подходит ни под один из вышеупомянутых стереотипов. Однако с парнями не спорит. Он ведет себя так, будто ему все равно, только, сдается мне, это сплошное притворство. У меня возникло чувство, что Ксавье многое утаивает, например свои отношения с отцом. Мне интересно, что еще скрывается в его голове под взъерошенными волосами, но я понимаю, что спрашивать об этом небезопасно.

За полторы недели на «Корабле любви» романтика набирает обороты. Кто-то неизвестный оставляет цветок на подушке Лины из Южной Каролины (всем известно, что это Спенсер). Дебра и Лора крадут футбольный мяч Рика, чтобы заманить его в свою комнату, будь проклята Дженна. Софи разрабатывает дюжину разных меню, не забывает даже об именных этикетках для винных бокалов, которые нужно будет попросить у тетушки.

Что касается меня, то я дрыгаю ногами в такт музыке из динамиков Софи и изучаю свой таинственный портрет. Я прокрадываюсь мимо открытой двери Бенджи в поисках произведений искусства, ио замечаю только Димсума со стеклянными глазами, сидящего на подушке. У меня появляется фантазия: как только выясню, кто художник, обовью руками его шею и нарушу правило «Не целоваться с мальчиками». Может, милашку Бенджи с его детским личиком я и поцелую. Но хватит ли у меня смелости броситься на шею Сэму? Или Дэвиду, несмотря на его козлиную бородку?

На моем столе копятся записки с требованием позвонить домой, но с тех пор, как аккаунт Перл в WeChat взломали, я переписываюсь с ней только по электронной почте: сестричка совсем одна, все ее друзья разъехались на лето, она бьется над моцартовской сонатой до мажор, старательно разбирает ноты, несмотря на дислексию. Мама и папа хотят, чтобы я им позвонила. У Меган все хорошо, но с ней трудно связаться: она в круизе с родителями и Дэном, и хотя я с самого начала стараюсь держать ее в курсе, слишком много всего происходит. «Все расскажу, когда вернусь», — пишу я подруге по электронной почте.

Вечером, после ужина, я закидываю на плечо сиреневую сумку и пуанты и спешу в балетную студию Сыту.

— Каньчжэ во, нюйхай[56]. — Мадам сдержанно и плавно показывает каждую комбинацию. — Па де бурре, пируэт…

Я старательно повторяю скользящие движения ее ног, безупречные взмахи руками. Она говорит по-китайски, потом повторяет для меня по-английски, и я начинаю усваивать различные хореографические термины.

— Ступню нужно вывернуть еще сильнее, но руки прекрасные, Лили. Согни локоть вот так. Очень грациозно, Пэй.

Мадам Сыту — поборница идеальной техники, но находит ободряющие слова для каждой ученицы. На втором занятии она крепко стискивает мои бицепсы:

— Уделяй больше внимания рукам. Разведи их вот так и ощути, как это отразилось на равновесии. Почувствуй энергетические линии от одного бока до другого и от макушки до пяток. — Преподавательница приподнимает мой подбородок повыше. — Когда любишь танцевать, это заметно, моя новая пташка. Покажи это всем.

Она видит меня. Ее похвала словно погружает меня в теплую ванну с медом. Я едва лепечу «сесе» в знак благодарности. Я всегда любила балет меньше, чем модерн и джазовый танец, но мадам Сыту все изменила. Если я получу сальную партию Одетты, то буду работать с ней индивидуально. И я удваиваю усилия: подтягиваю пируэты, совершенствую прыжки — а потом как на крыльях лечу обратно в «Цзяньтань».

* * *

Я всю жизнь плохо сплю и за две недели в «Корабле любви» так и не приспособилась к смене часовых поясов. К тому же сегодня вечером песня у меня в голове требует своего. Ноги жаждут пуститься в пляс, а тело — последовать их примеру. Я слезаю с кровати и переодеваюсь в майку и шорты. На соседней кровати Софи светлым крючком закинула руку за голову. Ее чернильно-черные волосы рассыпаются по подушке. В лунном свете лицо моей подруги становится нежным, как у ребенка, она что-то бормочет и перекатывается на другую подушку, а я накрываю ее голое плечо простыней.

Наша строптивая дверь ни в какую не под дается, но наконец я с грохотом распахиваю ее. Замираю в ожидании, когда эхо смолкнет, считаю до двадцати, но в темноте все тихо. Лунный свет исполосовал напольную плитку в коридоре, я чувствую ее прохладу своими босыми ногами. По пути я играю в веселую игру, перепрыгивая через одну полосу, беззвучно приземляясь и плавно огибая следующую. Вальсируя, перемещаюсь в гостиную, где на столе валяются пустые бутылки и до сих пор витают запахи пива и супа из красной фасоли с рисовыми клецками, томящегося в запрещенной долговарке. Было так весело допоздна тусоваться каждый вечер, но теперь я наслаждаюсь одиночеством и музыкой, звучащей только у меня в голове.

Двустворчатая дверь на балкон слегка приоткрыта. Я выхожу под свет гигантского месяца в туманном ореоле, затмевающем соседние звезды. Влажный ночной воздух окутывает меня, точно одеялом, когда я поднимаю руку и колено и исполняю пируэт, приземляясь перед каменными перилами.

— Привет!

Я резко оборачиваюсь. Слева от меня шевелится громадная тень Рика. Лунный свет сияет на его всклокоченных волосах, окрашивающих серебристые блики в черный цвет. Он сидит на скамейке в трикотажной майке без рукавов, обхватив мускулистыми руками колени. Прямо у него за спиной на кирпичной стене сверкает глиняный водосток.

— Рик! Я…

Я осекаюсь. Танцевала — это и так очевидно. В янтарных глазах Рика, как всегда непроницаемых, мерцают два крошечных месяца. Трудно сказать, кто больше раздосадован встречей — он или я.

— Я стираю твою рубашку, — ляпаю я. — То есть уже выстирала. Дважды. Собираюсь простирнуть еще разок. Она чистая, честное слово. Я имею в виду, затхлой не будет.

Вот дьявол! Я умолкаю.

— Надеюсь.

— Мне очень неловко, что я оказалась перед тобой в таком виде.

— Ты не похожа на девушку, которую каждый раз приходится тащить на себе домой.

— О, я не такая.

Он подвигается на скамейке.

— Хочешь сесть? Сегодня прекрасная луна.

Сидеть с Риком под этой великолепной луной — пустая трата времени. Я должна была оказаться здесь с Марком или Сэмом. Да с кем угодно, только не с чудо-мальчиком. Но неожиданно для себя я сажусь.

— Я, кажется, никогда не видела такую огромную. — Месяц окружен темной полоской неба, усыпанной звездами, а дальше огни Тайбэя пригашают небесные светила вплоть до самого горизонта.

— Мне нравится смотреть на звезды, — произносит Рик. — Это дает перспективу, показывает, насколько мы малы в сравнении со Вселенной.

Какое неожиданное смирение! Впрочем, я его понимаю.

— Звезды непреходящи, — говорю я. — Они такие древние по сравнению с нашей короткой жизнью.

— Ты знаешь, что