Прогремит по вагонам дрожь,

И столбы побегут проворно,

Замелькают в глазах кусты,

Станет крошечною платформа,

А на ней белой точкой —

ты.

…Закурю.

Возьму себя в руки,

Втиснусь в правильную канву:

«Если жизнь – это вид разлуки,

Значит, я хорошо живу!»

Ты опять заглянула вперед

И губами твердишь неживыми:

– Неужели все это пройдет —

И однажды мы станем чужими?

Неужели однажды, ничуть

Ни лицом, ни душой не печалясь,

Ты отправишься дальше в свой путь,

Словно мы никогда не встречались?

Я же стану расчетливой впредь:

Только так может жизнь получиться…

Это невероятно,

как смерть,

Но все именно так и случится!

– Послушай,

что будет потом,

Когда ты…

полюбишь другую?

Жить в городе этом

пустом,

Как прежде,

одна —

не смогу я!

– Послушай!

Что будет, когда

Нас вовсе не будет на свете?!

А ты жить мечтаешь всегда,

Как малые дети!

– Как дети…

Не нужно объяснений никаких.

Моя любовь —

как терпкий день весенний,

Как звездный свет,

как прозвеневший стих,

Как нелюбовь —

не знает объяснений.

А станут внятны сердцу и уму

Весна,

стихи,

мерцанье звездной пыли,

Пусть остается тайной,

почему

Мы, полюбив,

однажды разлюбили…

Наверное, был я настырно не прав.

И ты объяснилась со мной.

Сказала, вздохнув и плечами пожав:

«Не вечно ничто под Луной!»

На крыши домов опускался закат.

В окошках пылало стекло.

Мамаши домой созывали ребят.

Листву по асфальту мело.

И ты подняла воротник у пальто.

Ну, что ж, получил я сполна!

Печально.

Но много печальнее, что

Не вечна, увы, и Луна…

В доме пахнет безлюдьем,

Хоть все лампы горят.

Мы с тобою не будем

Разбираться,

кто прав, виноват,

Багровея от пыла.

Выяснять,

чья правей правота:

Это все уже было —

Дипломатия, и прямота,

И уходы с возвратом,

И прощенье с улыбкой змеи…

Это страшно, как атом, —

Расщепленье семьи…

Сегодня у меня семейный вид!

Иду —

смотрю по сторонам с опаской:

Я не один,

я с детскою коляской,

В которой,

улыбаясь,

дочка спит.

И все тревоги моего пути

Вам, папы, мамы, хорошо знакомы:

Преодолеть колдобины,

подъемы,

Внимательно дорогу перейти…

Усилие —

подъем внезапно крут.

Усилие —

бригада яму рыла.

Усилие…

А может быть, та сила,

Что

д в и ж у щ е й

в истории зовут?

Круглолица и светловолоса,

Мы с тобою – две капли воды.

Ты – ответ на мои вопросы,

Для чего эти дни и труды.

Голубые глаза поднимаешь,

Смотришь весело и хитро.

Ты пока еще понимаешь,

Что такое – зло и добро.

Только все затуманят годы.

Жизнь пройдет,

как по телу дрожь.

…Ты меня сохранишь от невзгоды

И от счастья убережешь.

А я хочу себе помочь,

А я твержу о том,

Что у тебя, дурак, есть дочь,

Жена и теплый дом.

Допустим,

в доме есть сквозняк,

Но есть ведь и уют,

Который «счастием»,

дурак,

Спокон веков зовут!

– А как же быть

с ночной тоской,

С мечтами об ином?

Решай:

одним дом нужен свой.

Другим —

мечты о нем…

Петру Корякину

Явиться домой

в половине второго,

На кухню скользнуть,

в темноте

Найти в сковородке немного второго,

Оставленного на плите,

Жевать и внимать,

как за стеночкой тонкой

Поскрипывает тишина,

Как встала к проснувшемуся ребенку

Уставшая злиться жена, —

И вдруг загрустить о любви стародавней,

Забытой любви

и о том,

Что вот и пора —

собирать свои камни,

А я уже выстроил

дом.

Все в жизни, наверно, возможно:

Когда-то и я, может быть,

Любить научусь осторожно,

Без боли, без страха любить.

В минуты прощанья и встречи,

Предательство даже открыв,

Я буду спокойно беспечен,

Насмешливо нетороплив.

Смогу и любовь, и утраты

Принять,

безмятежность храня…

И с этой поры

никогда ты

Не сможешь

так мучить меня!

Расходимся сдержанно,

честь по чести,

«Условия» обговорив меж собой.

И завтракаем пока еще вместе,

А все остальное —

давно вразнобой.

Но чтобы сдержанней сердце стучало,

Допустим,

что не было прожитых лет,

Допустим,

разрыв – это наше начало:

– Так, значит, в субботу на Сретенке?

– Нет.