— Меня больше не интересуют Немировский и Фетисова. Ужих-то отрывать можно!

— Не скажите. У них собственные увлечения, —ответил Кравченко глухо. — Подождите до вечера. Перед сном люди соберутсяв кают-компании. Такое правило! Я должен обследовать всех. Хоть бегло, нообязательно... А утром Мазохин, наш начальник станции, даст вам работу. Сегодняотдыхайте, набирайтесь сил.

Уже утром на работу, подумал Кирилл со смешанным чувством.Здесь не до отдыха. Впрочем, Кравченко — врач, ему виднее. Хороший вроде бычеловек. Только глаза отводит... Кстати, что-то фамилия знакомая. Не тот ли,которого Дмитрий костерил два года назад? С лифтом запоздали, санобработкузадумали не вовремя...

— Немировский и Фетисова тоже придут? — спросилКирилл с подозрением.

Кравченко помолчал, глаза его шарили по стенам с оружием.Когда молчать стало уже нельзя, он ответил глухим голосом, все так же изучаястену:

— Будем на это надеяться. В старину сказали бы, будемза это молиться.

Кирилл насторожился, слабость на миг отступила:

— Что-то стряслось?

Кравченко был хорошим хирургом, но, по-видимому, не годилсяни в шпионы, ни в дипломаты, ни в Климаксовы. Он краснел, мялся, наконецответил несчастным голосом:

— Они ушли как обычно, с восходом солнца. Кормимся на ихсчет, другие станцию не покидают. Да, приказ Мазохина. Немировский вернулсячаса через три. Узнав, что Фетисовой еще нет, побелел, ринулся обратно...Миновало уже двенадцать часов. Мазохин готовится объявить всеобщую тревогу.Ничего не даст, конечно. Кто исчезнет, уже не возвращается... Если же пропалииспытатели, нам ли их найти? Конечно, искать выйдем. Иначе как будем смотретьдруг другу в глаза?

Кирилл не соображал, пока не уперся в широкую металлическуюдверь, похожую на шлюз в подводной лодке.

— Надо набрать код, — послышался за спиной нервныйголос Кравченко.

— Какой? — потребовал Кирилл чужим голосом.

— Вам выходить еще нельзя, — возразилКравченко. — Акклиматизация длится больше недели...

— Код! — прохрипел Кирилл.

Кравченко раскрыл, было рот, напоролся на взгляд Кирилла,стушевался, уменьшился. Его нервные пальцы хирурга запрыгали по кнопкам.Зашипело, пахнуло озоном. Половинки дверей разомкнулись, в коридор ворваласьструя перегретого воздуха, полного взвешенных пылинок, мелких спор, частиц пыльцы.

Кирилл протиснулся раньше, чем дверь распахнулась во всюширь. Кравченко кричал вслед. Кирилл смутно помнил, что он падает, поднимается,снова шагает, пробует прыгать, приноравливаясь к забытому ощущениюбестелесности. На станции не знают, куда ушли испытатели, иначе уже прочесалибы окрестности, и Кирилл не знал, но если правильно считал Сашу: не остановитсядевушка на полпути. Сам же подбросил дров в огонь, заявив, что считает муравьевесли не разумными, то уже не дураками. Явно же в свободное от охоты времябегают к лазиусам, пробуют установить контакты, следят за разумнойдеятельностью. Дмитрий из любопытства и за компанию, а Сашей движет неистовыйкомплекс. Зачем-то стремится доказать, что не хуже мужчины в чисто мужскихвидах деятельности, в том числе даже в — бр-р-р-р! — драках, стрельбе...

Зеленые листья иногда вспыхивали оранжевым. Солнце сообщало:оно еще светит остывающим багровым жаром, но вот-вот опустится в подземный мир,а сюда победно упадет холод, наступит ночь. Кто-то оцепенеет, кто-то умрет.

Два года назад он шел этой же дорогой. Не дорогой, местами.Два года для этого мира равны геологической эпохе. Дождик или ветерок меняютместность неузнаваемо для бегающего или ползающего насекомого. А зима? ВеликоеОледенение, ледниковый период, перепахивающий горы и реки!

Комбинезон комбинезоном, но Кирилл чувствовал малейшееколебание температуры. В солнечном луче невольно ускорял шаг, в тени с трудомперебирал ногами. На солнце даже мысли двигались быстрее, сердце бодро гналокровь. Сила играла, а в тени сразу вспоминал, что уже не мальчик, что час назадсполз с операционного стола и в теле смертельная усталость, и хорошо бы, чтобкак-то обошлось без него...

Видел четко шагов на двадцать, дальше расплывалось месивокрасок, как на мыльном пузыре. Не понять, то ли высохший ствол молочая, то лилуч света с крупногабаритной пылью. Правда, муравьи видят еще хуже, но у нихзато панцирь, жвалы, когти!

Нос воспринимал запахи шершаво-круглые, квадратные,причудливо загнутые. Глаза еще в страхе всматриваются в колеблющиеся миражи, анос кричит, что прямо по курсу затаился огромный богомол, у которого зрение дайБог каждому. Слева за листиком спит огромная улитка, а справа и слева врасщелине сухого листа затаилась целая шайка бродячих пауков.

Он шел все быстрее. Анестезин испарился, чувствавоспринимали ярко, четко. Кирилл не настолько видел, сколько слышал, ощущал...Потом для этого чувства придумают красивый звучный термин, а сейчас вжиться бы,вчувствоваться... Уже не чужак, еще не родной, но стремящийся войти в родню.

Через дорогу перебегали крупные и мелкие звери, крупных былобольше. Среди них — многоногие, шипастые, панцирные, ядовитые... Какие-тосяжечники провожали его взглядами, сидя на листьях или прячась между листьями.Два раза на него бросалось нечто, оба раза сбивало с ног, но отпугивающийкомбинезон нес службу исправно, сам Кирилл не отбился бы и от микроба.

Ощущение, а не слух или зрение заставило рухнуть под защитумясистого листа, одновременно срывая с плеча гарпунное ружье. Меж гигантскихлистьев слабо мерцало, блеск опускался, и сердце Кирилла сжалось, предупреждая,что существо очень и очень опасно.

Вынырнув из-под листа, на камень упала человеческая фигура вкрасном комбинезоне. За плечами нелепо застыли крупные прозрачные крылья,разукрашенные черными и красными пятнами. Человек был увешан баграми,баллонами, из-за плеч высовывались широкие стволы, похожие на ракетныегранатометы.

— На редкость хорошая реакция, — донесся мощныйголос. — Даешь, Забелин! Даже я не успел бы... Может, пойдешь к нам?

Кирилл поднялся из укрытия:

— Дмитрий! Немировский, это я.

Дмитрий взвизгнул, прыгнул к Кириллу. Крылья над нимзадергались, как у демона на детском утреннике. Он схватил Кирилла за плечи:

— Боже, ты? Мы добивались, просили, умоляли, а нам нибэ, ни мэ, ни кукареку. Кирилл, ты прибыл в несчастное время.

— Я слышал, — ответил Кирилл. — Как онаисчезла? Где?

Голос Дмитрия стал тяжелым, как Баальбекские плиты:

— Утром вышли на охоту, высоколобые тоже едят, как имеднолобые... Заодно решили пообщаться с лазиусами... Удивительно, скажу тебе,когда начинаешь их понимать! Разделились, как всегда делали. Когда я вернулся,Сашки еще не было. Она хоть и женщина, но точная, как Бисмарк. Женственностьудается из себя вытравить, а интеллигентность нет... Я бросился искать.Прибегал даже на станцию — вдруг вернулась?