относились больше к определению уязвимых мест у Франции, чем к нахождению сильных сторон у Австрии.

То же направление прослеживается в его оценке основного актива монархии – армии. «Самая великолепная армия в мире», – называл ее Меттерних. Он определял ее численность в 250 тысяч человек. Эта оценка выглядела на удивление завышенной по сравнению с оценкой Карла. Она казалась проявлением казенного оптимизма, что вынуждало эрцгерцога включить Меттерниха в число дилетантов при дворе, отличавшегося от других, по словам Карла, «только большей хитростью и гибкостью». Однако гибкость – неплохое свойство, и Меттерних, чей излишний энтузиазм, возможно, способствовал развязыванию войны, теперь был убежденным и энергичным защитником собственной политики Карла, состоявшей в использовании армейского фактора в переговорах о мире. В этих целях было вполне допустимо включать в оценки потенциальную силу, чтобы произвести впечатление на противника. Во всяком случае, Меттерних, как и любой другой государственный деятель, понимал, что чем боеспособнее армия, тем больше пользы выйдет от переговоров. Поэтому он постоянно предупреждал кайзера о необходимости готовиться к возобновлению войны. В итоге он часто выглядел более воинственным, чем Штадион, и по-прежнему причислялся к партии войны. Тем не менее переговоры оставались первоочередной задачей. «Чем более критическим становится положение наших дел и чем более мы нуждаемся пока в заключении мира, который даст нам передышку, – доверительно делился Меттерних своим мнением со Штадионом, – тем более мы вынуждены опираться ради своего спасения на собственные материальные ресурсы». Если его что-либо и огорчало в Карле, то только неумелое проведение переговоров о перемирии. Австрия лишилась также возможности установить контроль над стратегически важным Тиролем. Как раз его утрата и обеспечила соглашение о перемирии. Оно лишало Австрию возможности использовать ключевую провинцию в качестве предмета «политического торга» еще до начала переговоров о мире. Это была «преступная близорукость».

В изобретательной политике Меттерниха, направленной на обеспечение, как он выражался, «потенциала торга» для переговоров, определить место Пруссии не просто. После сбивающей с толка миссии Гольца в феврале и отрезвляющих переговоров Штайгентеша с Фридрихом Вильгельмом в июне имелись все основания для настороженности в отношении Пруссии. Меттерних нигде не упоминал ее в качестве полезного фактора. Тем не менее прибытие в Коморн 8 августа другого эмиссара из Берлина, полковника Карла Фридриха фон дем Кнезебека, произвело на Меттерниха впечатление. В избытке рвения, заносившего Кнезебека дальше, чем было положено по предписанию, он объявил, что Австрия может рассчитывать на поддержку Пруссии даже в том случае, если Россия останется с Францией. В ответ, чтобы дать Пруссии возможность развернуть войска, не вызывая подозрений Наполеона, Меттерних одобрил поручение Вессенбергу в Берлине выразить протест против военных приготовлений Пруссии, якобы направленных против Австрии. Кроме того, он доложил кайзеру свое мнение о визите Кнезебека. По словам Меттерниха, прусский эмиссар был столь «искренним и прямодушным», что «у меня нет оснований сомневаться в его заявлениях».

Обманывался ли Меттерних? Можно ответить на этот вопрос лишь исходя из сопоставлений подготовки к мирным переговорам и военных приготовлений. Для первого была полезна даже демонстрация прусской поддержки. И Меттерниха обвинили бы в преступной небрежности, если бы он не воспользовался этим. Вряд ли, однако, он сделал бы ставку на возобновление войны с участием Пруссии, особенно с учетом того, что, чем дальше Кнезебек оставался в Австрии, тем становилось яснее, что Пруссия больше заинтересована в уравнивании влияния в Германии, чем в военной конвенции с Австрией. «Кайзер Австрии и король Пруссии, – гласила статья проекта конвенции, который предложил полковник, – объявляют себя… главами ведущих держав и управляющими германскими делами таким образам, что Австрия станет ведущей и управляющей державой Южной Германии, а Пруссия – Северной Германии». Когда Кнезебек отбыл 25 сентября на родину, Фридрих Вильгельм все еще оставался нейтральным.

К России Меттерних относился тоже неоднозначно. Поскольку в отношениях между участниками соглашения в Тильзите сохранялась напряженность, он не считал армию Голицына в Галиции непременно враждебной для Австрии силой. По его расчетам, эта армия не станет продвигаться дальше. Тем не менее прежний печальный опыт, воспоминания о котором теперь причиняли столько горечи, убеждал его, что нейтралитет России был «математически выверенным». Армия Голицына вообще не должна была оставаться в Галиции. Она уже способствовала заключению катастрофического перемирия, и ее присутствие сыграло бы на переговорах роль в пользу Наполеона. Никто, кроме самого Александра, не мог положить конец неопределенности. Поэтому Меттерних решил еще раз связаться с Санкт-Петербургом. 30 июля он направил личное письмо Александру за подписью кайзера, выразив надежду, «что интересы Австрии никогда не придут в столкновение с российскими интересами». В отличие от военных, таких, как эрцгерцог Фердинанд, предпочитавших сдать русским всю Галицию, Меттерних не желал отдавать им ничего. «У меня нет иллюзий, – писал он Штадиону, направив последнему копию письма. – Мой доклад от 20 июля раскрывает позицию, на которой я стою». Вот почему, в отличие от своего противника в Альтенбурге, который был вынужден назначить время конференции, ожидая вестей из Санкт-Петербурга, Меттерних имел основания (в других отношениях они были в равном положении) начать серьезные переговоры немедленно. Пока имелись сомнения в намерениях России, Наполеон должен был обращаться с Австрией осторожно. Следует повторить, что русский фактор действовал больше в направлении ослабления позиции Франции на переговорах, чем усиления позиции Австрии.

Взвесив ситуацию, Меттерних пришел к выводу, что у Австрии слишком мало «плюсов», чтобы добиться признания статус-кво, но слишком много, чтобы оправдать капитуляцию. Конечно же будут уступки, но, чтобы их определить, переговоры должны начинаться с учета всей довоенной территории Австрии, а не положения «как ты владеешь», как того требовал Наполеон. В этом случае Австрия могла бы пойти на тактические жертвы ради укрепления своих позиций в долговременной перспективе. Если дело дойдет до уступок, то Меттерних пожертвовал бы в первую очередь Западной Галицией, так как она имела наименьшую экономическую и военную ценность и, возможно, усилила бы трения между Францией и Россией. Зальцбург или район реки Инн, занимавшие выгодное стратегическое положение, но дававшие незначительные налоговые сборы, он уступил бы прежде, чем отказаться от побережья Адриатики, которое считал важным для торговых отношений Австрии. Ни при каких обстоятельствах он не уступил бы все четыре провинции. В ответ на требования Наполеона о разоружении он сократил бы регулярную армию, которую и так было трудно содержать, но сохранил бы ландвер – резерв будущей военной мощи. И самое последнее, в чем он пошел бы на уступки, были компенсации. Он был намерен настаивать, чтобы задолженность аннексированных провинций перешла на их новых хозяев. В окончательных инструкциях, которые кайзер дал Меттерниху 14