вопрос, — торжествующе произнёс Стуре. — Я ходил в стокгольмскую библиотеку и читал статьи об убийстве Томаса Блумгрена. Да-а, а ещё прокручивал микрофильмы. Записал все важные сведения и перерисовал нужное здание. А потом незаметно пронёс всё это сюда, в Сэтерскую клинику, и здесь не раз перечитывал. Ну, а после избавился от улик.

Хотя я и подозревал, что дело обстояло именно так, было немного жутковато слушать Стуре, ведь он действовал весьма умно. Чёрт возьми, зачем он потратил столько времени, чтобы обмануть следствие?

Стуре утверждает, что вовсе не собирался обводить полицию вокруг пальца. Ему лишь хотелось завоевать доверие терапевта и стать интересным пациентом.

— В библиотеку меня возил Чель Перссон, — объясняет он. — Поймите, на меня возлагали столько надежд, связывали со мной столько ожиданий! Я испытывал ужасное давление. Сеансы психотерапии проходили три раза в неделю, каждый длился пару часов. Я говорил и говорил, но толком не мог рассказать ничего дельного. А ещё Чель Перссон и [заведущий] Йоран Франссон хотели выудить из меня что-нибудь для Сеппо и Кваста. Рассказывать о Томасе Блумгрене было совсем не страшно: это убийство произошло много лет назад и меня не могли признать виновным, поскольку срок давности уже давно вышел.

Я слушаю Стуре, но, как ни стараюсь, не могу его понять: всё слишком запутано.

— Кроме того, — продолжает он и выжидающе смотрит на меня, — у меня ведь есть алиби на момент убийства Блумгрена! Крепкое алиби!

Я ещё не до конца переварил его историю с библиотекой, а Стуре уже оживлённо продолжает:

— У меня и моей сестры-близняшки как раз в тот день, на Троицу 1964 года, была конфирмация. Церемония проходила целых два дня! Дома в Фалуне! С национальными костюмами! Мы были в группе народных танцев и конфирмацию проходили все вместе.

— Вы точно это помните? Я имею в виду дату.

— Да, — говорит он решительно. — И я так переживал, что им удастся узнать про конфирмацию. Ведь моя родня знала! И друзья, с которыми мы были на церемонии. Это ведь совсем не трудно выяснить!

В этот момент дверь открывается: охранник должен проводить меня на выход, и мы быстро прощаемся.

На улице осень. По пути к машине я вдыхаю осенний воздух, но голова кружится от роящихся в ней мыслей. Мне предстоит многое обдумать: размышлений хватит на всю дорогу до Гётеборга.

Отказ Стуре Бергваля от всех своих признаний в убийствах кардинально меняет мои планы. Теперь мой документальный фильм будет совсем другим.

Первоначальные сомнения Стуре относительно медицинских карт быстро развеялись, и я получил доступ к документам, о которых даже не мог мечтать. Он показал мне не только записи врачей, но и всю корреспонденцию, дневники, личные заметки и даже старые следственные протоколы.

Стуре отдаёт абсолютно всё, что мне нужно. Даже не просит подождать, чтобы он мог перечитать отдельные записи.

— Я спокоен, поскольку знаю, что в этих материалах нет ничего, что свидетельствовало бы против меня. Впервые мне нечего скрывать. Нечего!

— Правда сделает нас свободными, — отвечаю я шутливым тоном, хотя на самом деле говорю очень серьёзно.

Если новая версия событий Стуре — правда, то его существование станет несколько легче.

После того как Стуре полностью отрёкся от своих показаний, мы часто говорим с ним о том, какими катастрофическими последствиями для него — да и для меня — может обернуться очередная ложь — та, что была рассказана мне. Даже самый безобидный обман. В душе я знаю, что он говорит правду. Я просто знаю. Но инстинкт самосохранения подсказывает: я должен подвергать сомнению каждое сказанное слово.

Для окружающих он самый безумный из всех безумцев, человек, которому вообще нельзя доверять. И даже если сейчас он заявит, что все истории были чистой воды выдумками, ему мало кто поверит. Ситуация едва ли изменится.

К тому же, все приговоры против Томаса Квика основываются ещё и на косвенных уликах. Я понимаю, что мне придётся рассмотреть — и опровергнуть! — каждое доказательство. Если хотя бы что-то будет указывать на виновность Стуре, вся его история рассыплется, словно карточный домик.

Вместе с журналисткой-исследователем Йенни Кюттим мы собираемся создать двухсерийный документальный фильм. Его покажут 14 и 21 декабря 2008 года. На всё про всё у нас ровно три месяца.

Каждый день у нас возникают новые вопросы к Стуре, и пользоваться телефоном для пациентов его отделения становится всё сложнее. Мы покупаем простенький мобильник, отправляем его в клинику — и вот мы уже можем говорить, когда пожелаем!

У Стуре Бергваля нет денег оплатить столь необходимые ему юридические консультации, но адвокат Томас Ульссон (а с ним я познакомился, когда занимался «Кейсом “Ульф”») соглашается взяться за дело pro bono [23], не требуя с клиента платы.

Мы с Йенни с головой уходим в работу. Проверяем каждое слово, сказанное Стуре, и пересматриваем целую гору документов, к которым у нас теперь есть доступ. Медицинские записи Стуре начинаются c 1970 года, и в них мы находим полное подтверждение тому, что лечение, назначенное Стуре, было абсолютно абсурдным.

Знакомство с материалами переворачивает наше представление о мире. Это скандал в сфере здравоохранения, масштабы которого трудно себе представить.

Рождение серийного убийцы

После неудачного ограбления банка в Грюксбу в 1990 году Стуре Бергвалю назначили судебно-медицинскую экспертизу в Государственной психиатрической лечебнице, расположенной в Худдинге недалеко от Стокгольма. Отчёт врача Аниты Стерски занимал 11 страниц и сводился к следующему: в конце 60‐х Бергваля задержали за сексуальные домогательства по отношению к мальчикам, после чего поместили на принудительное психиатрическое лечение в клинику закрытого типа Сидшён в Сундсвалле, где он проходил терапию. Оттуда его преждевременно выписали с условием обязательного наблюдения, и он поступил учиться в Высшую народную школу Йокмокка.

«Потом что-то пошло не так, — добавила Стерски. — Стуре Бергваль оказался в компании гомосексуалистов, злоупотреблявших наркотиками и алкоголем. Несмотря на это, он ощущал принадлежность к этой группе, которая позволяла ему выстроить пусть и негативную, но всё же идентичность».

В январе 1973 года Стуре впервые был помещён в Сэтерскую лечебницу, откуда был вновь выписан с испытательным сроком и с условием обязательного наблюдения. Начал учёбу в Уппсале и никак не проявлял себя вплоть до марта 1974 года, когда совершил нападение на мужчину-гомосексуалиста, которого попытался убить ножом. Далее последовали ещё несколько периодов лечения в клиниках, отпускание «на поруки», возникшее «желание смерти», попытка самоубийства и, наконец, выписка из Сэтерской психиатрической клиники в 1977 году. Анита Стерски отмечала тягу Стуре Бергваля к мальчикам, однако, по её мнению,