Гаэль хотела бы сохранить в памяти только то, что было в счастливом детстве. Все происходившее, с тех пор как ей исполнилось пятнадцать, было кошмаром, который, к сожалению, не забудется, и ничто не вытравит это из памяти, даже если с фасада сотрут гадкие слова. Вот что думают о ней бывшие соседи: считают шлюхой, предательницей, продажной тварью. Никто не знал о ее участии в Сопротивлении, а у нее не было возможности объясниться. Да и что толку: никто не поверил бы. Большинство ее бывших коллег растворились в неизвестности и начали новую жизнь. Дети, которых она спасла, рассеяны по всей Европе, живут в разных семьях, с добрыми людьми, которых считают родителями.

Гаэль попросила фермера выставить поместье на продажу и согласиться на любую сумму, сколь бы ничтожной она ни была. Мужчину явно шокировали ее слова, но он все понимал, поэтому все-таки сделал ей предложение, на которое не осмелился бы раньше. Он давно мечтал купить ферму, на которой его семья работала много поколений, и еще две соседние. Мужчин там не осталось, все погибли, а вдовам вести хозяйство не под силу, вот они и разъехались кто куда.

Гаэль посчитала, что за преданность ее семье и доброту к ней самой фермер заслужил получить эти земли в дар, поэтому они договорились о смехотворной цене, да и то потому, что он настоял, решив, что это слишком щедрый подарок. Фермер был безумно счастлив.

Он хоть и жалел девушку, но видел, что гораздо лучше ей живется в Париже. Его не могла ввести в заблуждение нарочитая простота ее одежды, Гаэль выглядела настоящей светской дамой, сама суть ее изменилась. Он всегда верил, что девушка она порядочная, как и ее отец, независимо от того, что о ней говорили. Местные жители осуждали его за то, что приглядывал за поместьем, но ему было плевать на мнение окружающих.

Уик-энд выдался солнечным, и Гаэль словно хотела навсегда проститься с прошлым, решила в последний раз пройтись по поместью. В хозяйственной пристройке она увидела старый велосипед брата, и ей пришло в голову посетить сарай, где когда-то прятала детей. Вспомнилось, как несколько месяцев она навещала в лагере для интернированных Ребекку. Доехав до речки, где они часто сидели часами и болтали обо всем на свете, Гаэль остановилась. Нахлынули воспоминания о родителях в более счастливые времена, когда отец был молод и силен, а мать — добра и рассудительна. Память подсказала, как в детстве брат за их общие проделки вину неизменно сваливал на нее.

Слезы текли по щекам, но Гаэль улыбалась, словно то были слезы прощания и очищения.

В субботу, когда уже спустились сумерки, она отправилась в последний пункт своего невеселого путешествия — в старый дом Фельдманов. Долго стояла на том же месте под деревом, откуда видела, как их забирали в то ужасное утро.

Гаэль вдруг увидела двух маленьких девочек, которые бегали по дому, а потом и молодую женщину. Повнимательнее присмотревшись, заметила и другие признаки жизни: дом был свежевыкрашен, в саду росли цветы.

Гаэль увидела, как из подъехавшей голубой машины вышла дама в меховом манто и модной шляпке. Очевидно, новые хозяева этого прекрасного дома — люди состоятельные, а возможно, купили за ничтожную сумму. Дома депортированных евреев по всей Европе скупали за сущие гроши в надежде после войны продать за истинную стоимость и сколотить на этом состояние. Никому не было дела до тех, кто в них жил раньше, и до того, что случилось с прежними хозяевами, как и о происходивших в этих домах трагедиях. Две маленькие светловолосые девочки напомнили Гаэль их с Ребеккой. При ее жизни они не были сестрами, но зато стали теперь. Ребекка всегда будет жить в сердце Гаэль.

Всю обратную дорогу до дома она проплакала и, приехав, поднялась на чердак, в комнаты для прислуги, где вместе с родителями провела годы оккупации. Поместье казалось мертвым, и Гаэль еще раз порадовалась, что может теперь освободиться от этого дома и всего, что напоминало бы о военных годах.

В воскресенье перед отъездом она посетила могилы родителей и брата, чтобы попрощаться и попросить прощения за то, что не смогла им помочь, за то, что уехала, за то, что избавилась от дома, где жили несколько поколений ее семьи.

Гаэль знала: чтобы начать новую жизнь, нужно освободиться от прошлого.

Прежде чем навсегда закрыть за собой дверь, она позволила фермеру забрать из дома все, что захочет, а то, что она любила, останется в ее сердце. Остальное не важно. Больше ей ничего не надо.

Добрый человек подвез ее до вокзала и еще раз поблагодарил за то, что согласилась продать ему имение.

— Удачи, мадемуазель, — пожелал он Гаэль, и они пожали друг другу руки.

— И вам удачи.

Фермер долго стоял, глядя вслед уходившему поезду, и вспомнил ее отца, красавицу-мать и озорника-брата. Потом мысленно пожелал ей добра и сел в машину.

Роберту Гаэль ничего не сказала о посещении дома: просто не могла найти слов, чтобы описать свое состояние. Раны в душе еще не зажили.

Вместо этого она отправила ему телеграмму:

«Готова к переезду в Нью-Йорк. Люблю тебя».

Роберт — вот что самое главное. Он ее будущее. Все остальное — в прошлом, о котором нужно как можно скорее забыть.

Приняв решение выставить дом на продажу, Гаэль не колебалась. Как только он будет продан, ей станет легче. Во Франции у нее ничего больше не будет, и это казалось лучшим способом отринуть прошлое и начать новую жизнь.

Вернувшись в Париж в понедельник, Гаэль предупредила мадам Сесиль об уходе. Та согласилась с ее решением работать в Нью-Йорке, посчитав, что так для нее будет лучше, но попросила остаться еще на два месяца, чтобы подыскать ей замену. Гаэль согласилась и позвонила Роберту, чтобы сообщить, что приедет в мае. Хоть она ничего и не сказала про свадьбу, он очень обрадовался. Наконец-то она решилась — это самое главное, остальное приложится.

В мае Гаэль со слезами распрощалась с соседками по квартире и попросила мсье Диора принять ее, чтобы тоже попрощаться. Знаменитый кутюрье, как всегда элегантный, пожелал ей счастья и выразил сожаление, что она оставляет их. Мадам Сесиль, провожая ее, не сдержала слез, и Гаэль, растрогавшись, призналась:

— Вы меня спасли. Спасибо за все…

— Береги себя, — наказала Сесиль. — И навещай нас хотя бы иногда.

Гаэль пообещала, что обязательно приедет.

В то утро, 8 мая, когда она покидала Париж, французы отмечали годовщину победы над фашистской Германией. Все девушки выстроились в ряд, чтобы попрощаться с ней, отпросившись по такому случаю с работы.

Глядя вслед отъезжавшей машине, некоторые рыдали. Гаэль тоже шмыгала носом. Они пообещали друг другу писать.

В самолете Гаэль притихла: впервые она летела одна и сейчас могла думать только об ожидавшем ее Роберте. Теперь главное — смотреть в будущее!

Пройдя таможенный досмотр, Гаэль тут же его увидела. Радость и облегчение нахлынули приливной волной, словно смывая прошлое.