– Старая песня, – неизменно отвечал Дэниел. Новокруг царила такая роскошь, что голова шла кругом: мягкие постели, музыка,стакан вина в руке… В комнатах всегда полно цветов, любимые блюда подают насеребряных подносах.

Полулежа в огромном черном обитом бархатом кресле, Армансмотрел телевизор: новости, фильмы, кассеты с записью стихов в собственномисполнении, идиотские комедии, драмы, мюзиклы, немое кино – он походил наГанимеда в белых брюках и белой шелковой рубашке.

– Входи, Дэниел, садись. Вот уж не ожидал, что ты такскоро вернешься.

– Сукин ты сын, – отвечал Дэниел. – Ведь этоты хотел моего возвращения, ты призывал меня. Я не мог ни есть, ни спать,только и делал, что думал о тебе. Это твоих рук дело.

Арман улыбался, иногда даже смеялся. Звучный, богатыйоттенками смех Армана всегда красноречиво свидетельствовал о егопризнательности и в то же время о том, что он относится к ситуации с юмором.Когда он смеялся, его вполне можно было принять за смертного.

– Успокойся, Дэниел. У тебя чересчур сильно бьетсясердце. Это меня пугает. – Едва заметная морщинка на гладком лбу,исполненный сочувствия голос. – Скажи мне, чего ты хочешь, Дэниел, и я дамэто тебе. Почему ты все время убегаешь?

– Врешь, ублюдок! Признайся, что я тебе нужен. Ведь тыбудешь мучить меня до конца жизни, а потом с интересом наблюдать, как я умираю!Разве не так? Луи был совершенно прав, когда говорил, что смертные рабы длятебя ничего не значат, что тебя занимает только их смерть! Я буду умирать, а тыв это время – следить за тем, как изменяется цвет моего лица.

– Это Луи так говорит, – терпеливо отвечалАрман. – И будь добр, не приводи мне больше цитаты из этой книги. Я скорееумру сам, чем увижу мертвым тебя, Дэниел.

– Так дай же мне его – будь ты проклят! – дай мнебессмертие, до которого уже рукой подать!

– Нет, Дэниел, я скорее умру, чем совершу с тобойтакое.

Но даже если и не Арман был причиной тех приступов безумия,которые заставляли Дэниела возвращаться домой, он, несомненно, всегда знал, гденаходится Дэниел. Он мог услышать его зов. Иначе и быть не могло, ведь ихсвязывала кровь – драгоценные капли обжигающей сверхъестественной крови. Ихоказалось достаточно лишь для того, чтобы пробудить в Дэниеле мечты и жаждувечности, заставить цветы на обоях петь и танцевать. Как бы то ни было, Дэниелбыл уверен, что Арман может найти его в любой момент.

В первые годы, еще до обмена кровью, Арман преследовалДэниела с хитростью гарпии. Не было на земле места, где Дэниел мог быспрятаться.

Исполненным кошмара и в то же время чрезвычайно заманчивымбыло начало их общения в Новом Орлеане, когда двенадцать лет назад Дэниел вошелв полуразрушенный старый дом в Садовом квартале и сразу же понял, что этотайное убежище вампира Лестата.

Десятью днями раньше он сбежал из Сан-Франциско, еще неуспев прийти в себя, после того как получил окончательное подтверждениеправдивости страшной исповеди вампира Луи в данном им интервью. Неожиданно схвативего, Луи продемонстрировал свои сверхъестественные способности и опустошилДэниела почти до смерти. Следы укуса исчезли, но воспоминание о нем едва несвело Дэниела с ума. В лихорадке, иногда даже в бреду, он преодолевал всеголишь по нескольку сотен миль в день. В дешевых придорожных мотелях, где он струдом заставлял себя хоть немного перекусить, Дэниел постепенно переписалпленки с интервью, одну за другой отсылая копии своему нью-йоркскому издателю;так что задолго до того, как он появился у ворот дома Лестата, книга уже была вработе.

Но публикация книги отошла для него на второй план – каксобытие, связанное с ценностями далекого, скрывающегося в тумане мира.

Он просто обязан был найти вампира Лестата. Ему необходимобыло откопать бессмертного создателя Луи, который по-прежнему существует где-тов этом сыром, декадентском и прекрасном старом городе и, возможно, ждет его,Дэниела, ждет, когда он разбудит его и вернет в тот век, который привел его вужас и заставил уйти под землю.

Луи, конечно же, добивался именно этого. А иначе зачем сталбы он давать смертному посланнику столько подсказок относительноместонахождения Лестата? Некоторые детали, однако, сбивали его с толку.Интересно, Луи намеренно допустил эти неточности? Впрочем, теперь это уже не важно.Просмотрев регистрационные книги, Дэниел выяснил номер дома, а также кто и накаком основании является его собственником; имя владельца говорило о многом:Лестат де Лионкур.

Железные ворота даже не были заперты; Дэниел буквальнопрорубил себе путь через заросший сад и без труда сломал ржавый замок навходной двери.

С собой у него был только карманный фонарик. Однако сквозьдубовые ветки пробивался белый свет ясной и полной луны. Он увидел бесчисленноемножество томов, сложенных вдоль стен от пола до потолка, – такоевпечатление, что перегородки между комнатами были построены из книг. Человек несмог бы действовать столь одержимо и методично. Дойдя до спальни наверху, онопустился на колени и в толстом слое пыли поверх полусгнившего ковра на полунашел золотые карманные часы, на которых было выгравировано имя: «Лестат».

О, этот восхитительный до дрожи миг – мгновение, когдамаятник наконец качнулся и на смену все возрастающему безумию пришла новаястрасть! Теперь, убедившись в реальности существования этих ужасных исмертоносных созданий с бледной кожей, он будет разыскивать их по всему свету.

К чему он стремился в те первые недели? Надеялся статьобладателем удивительных секретов бытия? Но разве могло такого рода знаниепринести хоть какую-то пользу тому, чье существование уже преисполненоразочарования? Нет, он хотел навеки отказаться от всего, что когда-то любил.Его манил к себе жестокий и чувственный мир Луи.

Зло. Теперь он навсегда избавился от страха.

Возможно, чувства его были сродни тем, которые испытываетзаблудившийся в джунглях исследователь, после многодневных скитаний вдругувидевший перед собой увитые лианами стены легендарного храма, резьба и надписина которых скрыты под слоем паутины. Его не волнует тот факт, что он можетпогибнуть и не успеет поведать миру о своей находке, – он своими глазамиузрел истину, и только это имеет значение.

Если бы только он мог приоткрыть дверь чуть пошире, увидетьвсе величие этого мира! Если бы только ему позволили туда войти! Может быть,ему просто хотелось жить вечно. Кто посмеет винить его за это?

В разбитые окна полуразрушенного старого дома Лестатазаглядывали ветки шиповника, от некогда удобной кровати с пологом остался одинлишь остов, и все же здесь, в этих стенах, он чувствовал себя в безопасности.