В другой раз, в Нью-Йорке, Арман заплатил за него залог ивытащил из тюрьмы, куда он угодил за пьянство и бродяжничество. Как всегдапосле плодотворной охоты, он выглядел вполне обыкновенным человеком – молодойадвокат в твидовом пиджаке и фланелевых брюках. Проводил Дэниела в отель«Карлайл», чтобы тот проспался, и оставил ему полный чемодан одежды, а вкармане – набитый деньгами бумажник.

После приблизительно полутора лет такого сумасшествия Дэниелв конце концов и сам начал задавать Арману множество вопросов: «Как на самом дележили тогда в Венеции?»; «Посмотри этот фильм, действие которого происходит ввосемнадцатом веке, и скажи, что в нем неправильно».

Но Арман отвечал на удивление неохотно.

– Я не могу рассказать тебе о такого рода вещах, потомучто мне не довелось испытать их на себе. Видишь ли, моя способностьсинтезировать знания весьма ограниченна; я сосредоточенно и глубокорассматриваю каждый определенный момент. Какой была жизнь в Париже? Спросименя, шел ли дождь в субботнюю ночь пятого июня тысяча семьсот девяностотретьего года. На этот вопрос я, возможно, смогу ответить.

Но иногда он вдруг взахлеб начинал говорить об окружающихего вещах, о пугающе нарочитой чистоплотности нынешней эры, об ужасающемускорении перемен.

– Вот возьми, к примеру, изобретения, которые потряслимир, но в течение всего лишь одного века стали бесполезными или устарели:пароход и железные дороги. А известно ли тебе, какое значение они имели послешести тысяч лет рабства на галерах и путешествий верхом? Теперь танцовщицапокупает химический препарат, чтобы убить семя своих любовников, и доживает досемидесяти пяти лет в комнате, где полно приспособлений, охлаждащих воздух иполностью поглощающих пыль! Однако, несмотря на множество костюмированныхфильмов и дешевых изданий исторических книг, которыми завалена любая аптека,публика не имеет достоверных сведений ни о чем; каждая общественно значимаяпроблема рассматривается с точки зрения «норм», которых в действительностиникогда не существовало, люди воображают, что их «лишили» роскоши и покоя, в товремя как на самом деле никто и никогда не имел их в достаточном количестве.

– Но какой была Венеция, когда ты там жил? Расскажимне…

– Что рассказать? Что она была грязной? Что она былапрекрасной? Что одетые в лохмотья люди с гнилыми зубами и отвратительнымзапахом изо рта веселились во время публичных казней? Хочешь знать, в чемсостоит главное отличие? В том, что в настоящее время люди страшно одиноки.Нет, ты выслушай меня. В те годы, когда я еще принадлежал к числу живых, мыжили по шесть-семь человек в комнате. Городские улицы заполняло море людей;а сейчас смятенные души наслаждаются в своих высотных домах роскошью иуединением и сквозь стекло телевизионных экранов взирают на далекий мир поцелуеви прикосновений. Непременно нужно было накопить такое огромное количествознаний и достичь нового уровня человеческого сознания, любопытствующегоскептицизма, чтобы стать столь одинокими.

Дэниел завороженно слушал и иногда даже пытался записыватьвысказывания Армана. И все же Арман по-прежнему пугал его. Дэниел постояннопереезжал с места на место.

Он не мог точно сказать, сколько времени прошло до тогомомента, когда закончилось его бегство, однако забыть ту ночь совершенноневозможно.

Вероятно, игра продолжалась уже года четыре. Дэниел провелспокойное лето на юге Италии и за все это долгое время ни разу не встретилсвоего знакомого демона.

В дешевом отеле, стоявшем в полуквартале от развалин древнихПомпей, он читал, писал и пытался определить, как повлияла на него встреча сосверхъестественным и каким образом он может вернуть себе желания, мечты испособность к воображению. Бессмертие на этой земле возможно. В этом он несомневался, но что в нем проку, если Дэниелу не суждено его обрести?

Днем он бродил по открывшимся взору благодаря раскопкамразрушенным улицам древнеримского города. А в полнолуние прогуливался там водиночестве и по ночам. Казалось, он вновь обрел душевное равновесие. Бытьможет, вскоре вернется и жизнь. Когда он растирал в пальцах зеленые листья, онипахли свежестью. Он смотрел на звезды и чувствовал скорее печаль, чем гнев ивозмущение.

Но бывали минуты, когда он просто сгорал от желания видетьАрмана, словно тот был своего рода эликсиром, жизнь без которого невозможна.Ему недоставало темной энергии, поддерживавшей его на протяжении четырех лет.Во сне он часто видел рядом с собой Армана; он просыпался и рыдал как последнийдурак. Наутро он грустил, но был спокоен.

Потом Арман вернулся.

Было поздно, часов, наверное, десять вечера, и небо,приобрело тот сверкающий темно-синий цвет, какой часто можно видеть в южнойИталии. Дэниел одиноко прогуливался по длинной дороге, ведущей от Помпей кВилле Мистерий, надеясь, что охранники его не прогонят.

Когда он добрался до древнего строения, все вокруг словнозастыло. Никакой охраны. Ни единой живой души. И вдруг перед самым входом в домбеззвучно возник Арман. Опять Арман.

Он молча вышел из тени в поток лунного света – совсем ещемальчик в грязных джинсах и потертой джинсовой куртке; его рука легкоскользнула, обнимая Дэниела за плечи, и он нежно поцеловал Дэниела в щеку. Кактепла его кожа, наполненная кровью очередной жертвы. Дэниелу показалось даже,что он ощущает ее запах – пропитавший Армана аромат жизни.

– Хочешь зайти в этот дом? – прошептал Арман.Никакие запоры не могли стать ему преградой. Дэниел дрожал с головы до ног ибыл готов расплакаться. Ну почему все так? Почему, черт его побери, он так радвидеть его, прикасаться к нему?

Они вошли в темные комнаты с низкими потолками. Ощущая насвоей спине тяжесть руки Армана, Дэниел чувствовал странное успокоение. Ах да,интимная близость – так это, кажется, называется. Ты мой тайный…

Тайный любовник.

Да.

Позже, когда они стояли рядом в разрушенной столовой с едваразличимыми в темноте знаменитыми фресками, изображающими ритуальные бичевания,Дэниела вдруг осенило: «Так, значит, он не собирается меня убивать. Он нестанет это делать. Он, конечно, не намеревается сделать меня таким же, как он,но и убивать не будет. Все закончится по-другому».

– Но как мог ты считать иначе? – прочитав егомысли, спросил Арман. – Я же люблю тебя. Если бы я не влюбился в тебя, то,разумеется, давно бы убил.

Сквозь деревянные решетки в комнату проникал лунный свет.Великолепно выписанные фигуры словно ожили на темно-красном – цвета засохшейкрови – фоне фресок.