— Анжелика, ты что, дура? — напустился надвоюродную сестру Жидков, ничуть не стесняясь присутствия постороннего. —У тебя отца убили, а ты затеяла декорировать дом. Ты хоть представляешь себе,как это выглядит со стороны?!

— Я наняла Вадика еще до папиной смерти, —обиженно возразила та.

— Можно было разорвать контракт.

— Ты что?! Я уже оплатила новые двери, панели икарнизы. И крыльцо надо менять. С ума сошел — разорвать контракт? Ты, что ли,заплатишь неустойку?

— У тебя все разговоры сводятся к тому, кто будетплатить, — уколол ее Жидков и повернулся к Уманскому:

— Ну, так что вы не поделили с моей невестой?

— Она вознамерилась спихнуть меня с лестницы, —ответил тот сердито. — И я ее стукнул по руке. Непроизвольно. Сто раз извинился.А вы тут прямо целую драму устроили.

— На вашем месте я бы на время приостановилукрашательство, — хмуро заметил Жидков.

— Да я ж никому не мешаю. Мы еще будем выбиратьобразцы…

— Послушай, Антон! — перескочила на другую темуАнжелика. — Ты уже был на чердаке, правда ведь?

— Ну, был.

— И что?

— Что?

— Что ты там обнаружил?

— Ничего сногсшибательного. Старые книги, неизвестнокем съеденную горжетку, новогоднюю гирлянду и дырявую шаль. Ну и вот, тут уменя журнал и бант. Те самые.

— Бант?

— Ты что, не слышала про бант?

Уманский не уходил, но и не особенно прислушивался. Егобольше интересовало состояние потолка и пола. Он то вставал на цыпочки, чтобыбыть повыше, то приседал, чтобы рассмотреть деревянные доски под ногами.

— А что я должна была слышать?

— Альберт сказал, что рядом с телом твоего папы лежалибант, журнал и записка. Записку он унес, а бант и журнал так там и остались.Может быть, это твой старый бант, а? Взгляни. Не припоминаешь? Вот он, такойкрасный и не больно красивый.

Он действительно повертел перед носом Анжелики старым идовольно тусклым капроновым бантом, тугой узел которого окаменел от времени.

— Шутишь? Я никогда в жизни не носила косы. А даже еслибы и носила, не засунула бы свою ленту в старый сундук на чердаке.

— Я знаю, ты слишком жадная.

Анжелика фыркнула.

— Просто мне все в этой жизни доставалось струдом, — пожала она плечами. — Поэтому я бережливая. И в томвозрасте, когда девочки носят косы, я не жила дома.

— Как это? — удивился Уманский, который все-такиподслушивал, и поглядел на Анжелику с притворным испугом. — Вас отправилик бабушке в Тмутаракань? Или вы сбежали в Африку?

Анжелика немедленно воодушевилась и, поправив мизинцембровь, поведала:

— Видите ли, в детстве родители отдали меня в балетнуюшколу. Все шло хорошо, я подавала надежды, меня возили на гастроли, готовили кбольшой карьере… Поэтому я жила при балетной школе. Считайте, в интернате.

— Бедная девочка! — сочувственно пробормоталУманский, на лице которого проступило искреннее сочувствие.

Жидков бросил на него уничижительный взор и предположилвслух:

— Выходит, это Анечкин бант?

— Я ее почти совсем не знала, — с неудовольствиемпроизнесла Анжелика. — Помню длинную, вечно понурую девицу… Вот у нее-токак раз были косы! Действительно. Наверное, это ее бант. Надо уточнить у мамы.

— А какая, собственно, разница? — осторожноспросил Уманский. — Чей это бант. Ведь милиция ничего такого…

— Антон разберется в этом деле получше всякоймилиции! — заявила Анжелика, желая, вероятно, задобрить кузена. —Впрочем, старый бант тут действительно ни при чем.

Лариса между тем сидела на кровати, угрюмо размышляя, не зряли она оставила Жидкова без присмотра. Что, если он мгновенно воспользуется ееотсутствием и что-нибудь вычудит? «Ну и черт с ним! — решила она. —Если операция слежения не даст результата» Корабельников никогда не докажет,что это моя вина. И аванс обратно не потребует — а в этом-то весь смысл".

Однако угрызения совести все же терзали ее душу, и кактолько она перестала слышать голос Жидкова, немедленно высунулась в коридор.Он, оказывается, закончил разговор и как раз подходил к двери.

— Этот бугай Уманский жаловался, что ты чуть было нескинула его с лестницы! — с удовольствием констатировал он. — Ко мнеты тоже можешь применить силу в случае нужды?

— Ну… Могу, — неопределенно протянула Лариса.Пусть думает, что она может победить сильного мужчину, это ей в плюс. —Правда, сейчас мне придется делать компресс на руку. Здесь можно раздобытькакой-нибудь бинтик?

Рука, правда, совсем не болела, но все еще былаярко-розовой, и забинтовать ее Лариса решила просто из вредности. Они же еще нераз столкнутся с этим дизайнером в доме. Так пусть видит, что он натворил!

Жидков достал из аптечки эластичный бинт и вручил ей.

— Обед в три часа, — сообщил он. — Приемовпищи лучше не пропускать, это не приветствуется.

«Отлично, — подумала она. — Жизнь по расписаниючертовски упрощает слежку». И спросила:

— А чем ты собираешься тут заниматься?

Лариса искрение надеялась, что этот тип будет валяться вгамаке с книжкой или в самом крайнем случае флиртовать с кухаркой.

— Расследовать преступление, разумеется, — важноответил он. — Кстати, я принес журнал и бант. Хочешь посмотреть?

Лариса кивнула и с опаской приблизилась к вешдокам. Журналбыл старый и носил старомодное название «Трудовая неделя». Пожелтевшую отвремени обложку украшала фотография сурового лысого человека за рабочим столом,над которым висел традиционный портрет Ленина. Лариса поглядела, какой это год.Батюшки-светы — аж тысяча девятьсот шестьдесят девятый! Пролистала журнал иувидела, что содержание его вполне отвечает названию. Тут были очерки опередовиках производства, заметки о социалистическом соревновании напредприятиях города и подобная же вдохновляющая на трудовые подвиги писанина.

По всей видимости, журнал лежал в сундуке на самом верху, иМакар Миколин вытащил его для того, чтобы тот ему не мешался. А бант? Бантможно было просто отодвинуть в сторону. Впрочем, журнал, наверное, тоже.

— Послушай, а сундук большой? — спросила Лариса.

— Да, здоровенный, а что?

— Если ты не против…

— А! Решила все-таки посмотреть! — оживился Жидкови с такой радостью потер руки, будто именно этого всегда и добивался — чтобыЛариса взглянула на сундук. — Пойдем, я тебе все покажу.

Они гуськом проследовали по коридору, поднялись по узенькойлестничке, где недавно произошла стычка с Уманским, и оказались на чердаке.