Джону хотелось выяснить, правда ли то, что он подозревалили, скорее, чего боялся. Он предпочел бы поговорить с Малкольмом с глазу наглаз, как с Мариэллой, и в то же время он должен был дать Мариэлле времярассказать мужу про Чарльза Делони.

— Давайте поговорим сейчас, — нахмурился Малкольм.Он сумел поспать в машине по дороге из Вашингтона и сейчас был в лучшей форме,чем Тейлор и Мариэлла.

— К сожалению, мне сейчас нужно еще кое-чем заняться.

Если даже не найдется более важного занятия, решил Тейлор,он может поехать к себе в рабочий кабинет, побриться, принять душ, выпить кофеи в спокойной обстановке еще раз обдумать план действий. Откровенно говоря, импока совершенно не за что ухватиться. У них был только Чарльз да еще заявлениеводителя Малкольма о том, что несколько недель назад некто позвонил ему ипредложил сто долларов, если он уйдет из дома именно в этот вечер и уведет ссобой Эдит. Патрик решил, что это чья-то глупая шутка, так как он давным-давнособирался сходить с Эдит на танцы в Ирландский клуб, но неделю назад он нашел узадней двери конверт с сотней долларов. Деньги он давно истратил, конверт выбросили даже не вспоминал об этом происшествии. Шофер сказал, что голос по телефонубыл незнакомый, говорили с ле??ким акцентом, то ли британским, то ли немецким,определить трудно. Но эта информация сама по себе тоже ничего не дает. ЕслиДелони и решился украсть ребенка, он не стал бы делать это сам. Неделю назад онеще не видел Мариэллу, не знал, что у нее есть сын… А может, знал? Может быть,все прошло по тщательно разработанному плану? Может быть, он недели, месяцыследил за ней? Может, он еще в Европе был в курсе всех событий ее жизни? Имного лет вынашивал план мести? Едва ли. Да и проверять эту версию пока рано.Но почему же этот телефонный звонок не насторожил шофера? Он мог бы подумать,что готовится ограбление либо покушение на Мариэллу или Малкольма. Впрочем,Джон Тейлор не сомневался, что Патрику было наплевать надела хозяев.

Малкольму не понравилось, что Тейлор не изъявил желанияпоговорить немедленно, поэтому он еще раз упомянул про поездку в Вашингтон,чтобы агент ФБР наконец понял, с кем имеет дело. Малкольм явно хотел сказать:действуйте как следует, то бишь, как я вам велю, не медлите, иначе пожалеете.Вот только Тейлор был не тот человек, на кого подобный нажим мог подействовать.И он не собирался плясать под дудку Малкольма.

— Не смогли бы вы уделить мне время во второй половинедня, сэр. Скажем, часа в четыре вас устроит?

— Договорились. Я полагаю, ваши люди знают, как с вамисвязаться, если похититель объявится до четырех? — В его голосе звучалукор за то, что у Тейлора нашлись какие-то более срочные дела, чем беседа сним.

— Естественно.

— Прекрасно. Кстати, вы не могли бы что-нибудь сделатьс этим сбродом возле дверей?

— Увы, не могу. Они все считают, что Первая поправка[5] дает им право находиться здесь. Мы сможем разве только удалитьих от дома. Мои ребята этим займутся.

— Ну что ж, хотя бы это… — холодно произнес Малкольм,даже не поблагодарив Тейлора.

Тейлор вышел из комнаты, а Малкольм посмотрел на Мариэллу ипроворчал:

— Не нравится он мне.

— Нет, он хороший человек. Он был очень добр с самогоначала. — Мариэлла не стала вдаваться в детали.

— Надеюсь, Мариэлла, ты понимаешь, что мне от негонужно только одно — чтобы он нашел нашего сына.

Конечно же, она понимает. Она только не может понять, почемуМалкольм с ней так суров. Конечно, он страшно расстроен, но он почему-тополагает, что несчастье произошло по ее вине. Или ей так только кажется, и онасама берет всю вину на себя, как в случае с Андре и с девочкой? Может быть,всегда все неприятности происходят по ее вине? И во всем, может быть, виноватыее непрекращающиеся головные боли и та беспомощность, которая каждый разохватывает ее, когда случается что-то из ряда вон выходящее, оттого она и не всилах ничего изменить. Но сейчас она не может позволить себе опустить руки. Ейнужно быть сильной. И еще она помнит, что до приезда Джона Тейлора она должнарассказать Малкольму…

— Ты не мог бы подняться со мной наверх? — спросилаона дрожащим голосом. Он посмотрел на нее как-то странно, словно она опередилаего, и он был удивлен. — Мне надо с тобой поговорить.

— Сейчас не время, — отрезал он. Ему нужно былопозвонить немецкому послу. Малкольм был очень польщен, что такая важная персонапроявила внимание к его несчастью.

— Именно сейчас, Малкольм. Это очень важно.

— Неужели нельзя подождать?

По выражению ее лица он уже понял, что нельзя. Такой еенастойчивости он совершенно не ожидал. В нынешних тяжелейших обстоятельствахона держалась просто поразительно для женщины, которая всегда производилавпечатление слабой, готовой спасовать перед малейшим житейским затруднением.Конечно, она устала, осунулась, но вела себя вполне спокойно, разумно идостаточно хорошо контролировала себя. Выдавали ее только дрожащие руки, что онсразу заметил. Он не видел, какая жуткая сцена произошла утром в детской, когдаона сжимала в руках плюшевого медвежонка и горько плакала навзрыд, не в силахостановиться. При одной мысли о сыне спазмы сжимали ей горло. Но ей удалосьсправиться с собой, потому что она знала, если не возьмет себя в руки, ужасраздавит ее.

— Малкольм, давай поднимемся наверх, — настойчивоповторила Мариэлла.

— Хорошо, хорошо. Сейчас приду.

Она решила дождаться его у себя в комнате. Ожидая его,Мариэлла расхаживала по комнате взад и вперед. Она не знала, с чего начать,страшно жалела, что не рассказала мужу всего еще до свадьбы, но тогда онслушать не захотел, потому придется рассказывать сейчас.

Он пришел через полчаса, когда она уже собиралась идти заним вниз. И вот он здесь, сел на стул, сразу заполнив собой комнату, и сказал свидимым раздражением:

— Ладно, Мариэлла, не знаю, что ты хочешь мне сказать,надеюсь только, что это действительно важно и имеет отношение к Тедди.

— Может быть. Хотя я очень надеюсь, что неимеет, — тихо проговорила она, садясь на диванчик напротив него. Странно,до чего же далека она от него, какие чужие они друг другу, даже когда их обоихдолжно сближать горе. Выходит, ей будет сейчас еще тяжелее. — Это имеетотношение ко мне. По-моему, тебе нужно это знать. Несколько лет назад, когда тызахотел жениться на мне, я сказала тебе, что кое-что в моем прошлом может тебене понравиться. А ты возразил тогда, что у каждого человека есть прошлое и этоне имеет значения. Ты решил, что прошлое лучше не ворошить, а мне теперькажется, что на мне лежит вина.

Мариэлла глубоко вздохнула. Ей опять не хватало воздуха. Нетолько говорить, даже дышать трудно. Но говорить надо. На этот раз он будетслушать.