заявила, что дневник у нее и она сама им распорядится. А потом добавила, что у Алены хотя бы хватило мозгов воспользоваться отцом так, как он этого заслуживал, – заставить его раскошелиться на красивую жизнь. Нина Ильинична не стерпела и вытолкала ее за дверь.

– А вы?

– Я вернулась за стол и сделала вид, что не прислушивалась.

– Вы рассказали отцу Алены о происшедшем?

Даша пожала плечами.

– Я не знала, что написала Алена в дневнике, и решила подождать. Об их отношениях мне было известно немногое. Может, это было что-то страшное. Мне нужно было убедиться.

– Каким образом?

– Я отправилась к Алениной тетке. Сказала, что все знаю, и попросила сказать, что именно написано в дневнике.

– Чувствую, история кончилась ничем.

– Да, Лариса Ильинична меня обругала и прогнала.

Я сделала медленный глоток, наслаждаясь прохладой запотевшего бокала в руке.

– И тогда вы попытались действовать через отца Алены. Вот почему вы попросили у Бориса Михайловича ее телефон.

– Разговаривать со мной она не стала. Даже спустя годы ее обида не притупилась.

– А она сама разве не поняла, что потеряла дневник?

– Наверное, поняла. Думаю, тетка начала шантажировать отца Алены сразу. Он тоже мог связаться с дочерью и все ей рассказать. Я решила не вмешиваться. Тетка действовала подло, но я была в этой ситуации бессильна. Меня больше волновало то, что было написано в дневнике. Борис Михайлович звонил иногда. Интересовался, как у меня дела. Но после этого случая я избегала долгих разговоров. Подумала: вдруг он не очень хороший человек?

– Когда умерла мать Алены, вы поняли, что это ваш шанс встретиться с подругой и все ей рассказать?

– Да. Я пришла на поминки, но Алена не захотела меня слушать. Я хотела бросить эту затею, но все-таки вернулась позже.

– Позже?

– Я приехала на следующий день ближе к вечеру и долго сидела в машине, глядя на окно ее комнаты. Иногда там мелькал ее силуэт. Она наводила порядок – мыла посуду, поливала цветы в комнате матери. Мне трудно было набраться смелости, чтобы опять подняться к ней. Но потом я все же зашла.

* * *

В подъезде знакомо пахло кошками, и она машинально прикрыла ладонью нос. Даже прожив в подобном подъезде все детство, к этому запаху невозможно было привыкнуть.

Поднимаясь по ступенькам на второй этаж, она вспомнила детскую считалочку: «На златом крыльце сидели…», которой отвлекала себя раньше, когда прибегала к подруге в гости.

Царь… царевич… король… королевич… – на каждое слово по ступеньке.

На словах «кто ты будешь такой» она уперлась в знакомую дверь и, стоя на последней ступеньке, поднесла руку к звонку.

Алена открыла сразу, словно ждала ее визита все эти годы.

Дверь распахнулась, едва не ударив ее по носу. Даша отступила еще на одну ступеньку вниз.

Алена была в халате, расшитом крупными махровыми розами. В руках у нее была кухонная тряпка. Она не удивилась, увидев на пороге своего дома бывшую подругу.

– Я устала от тебя отбиваться. Просто уходи, – сказала Алена, – мне с тобой совершенно не о чем говорить.

– Подожди, ты должна меня выслушать. Это не касается наших с тобой отношений. Забудь об этом. Твоя тетка… у тетки твой дневник. Она шантажирует твоего отца.

– Да сколько же можно! – Алена вдруг в ярости толкнула подругу на лестницу.

Чтобы не упасть со ступеней, Даша в последнюю секунду вцепилась в рукав обидчицы. Та сохранила равновесие, и Даша свободной рукой перехватила перила.

– Сдурела, что ли? – вырвалось у нее.

Но Алена уже не слушала ничего, ослепленная внезапной яростью.

– Пошла, пошла вон, – она схватила Дашу за предплечье, сталкивая ее вниз по лестнице. Другой рукой она схватила ее за волосы.

– Отцепись, ненормальная! – завопила Даша.

От боли и страха она на мгновенье потеряла ориентацию в пространстве и в панике пыталась найти опору. Подъезд закружился перед глазами.

Она попыталась дать отпор Алене, но плотные рукава махрового халата не давали ей по-настоящему вцепиться в руки подруги. А Алена, владея ситуацией, в буквальном смысле спустила девушку с лестницы.

На последней ступеньке Даша рванулась изо всех сил, пытаясь высвободиться из мертвой хватки Алены, и в руках у той остался клок волос, который она тут же брезгливо стряхнула с пальцев.

– Убирайся из моей жизни! – закричала Алена.

– Ну и черт с тобой, – Даша, поднялась на ноги и отряхнула джинсы, собравшие хлопья многодневной пыли с лестницы, – хочешь быть дурой – будь.

Алена стояла в дверях, желая убедиться, что прогнала подругу окончательно. Футболка Даши была разодрана у горловины. Нечеловечески болела голова в том месте, где был вырван клок волос. Саднили руки и колени, пересчитавшие все ступени в этом доме.

– Идиотка! – крикнула она. – Твоя тетка хочет выбить деньги из твоего отца. Можешь у него поинтересоваться. У нее твой личный дневник.

Развернувшись, она подбежала к своей машине и, почти ничего не видя от застилавших глаза слез, нажала на педаль газа и рванула прочь.

Кроссовер заскакал на скорости по выбоинам Печерского переулка.

* * *

– Понятно, – сказала я, выслушав эту историю, – значит, соседи слышали не ссору Алены с Семеренко, а вашу с ней ссору. Никто не вышел на площадку?

– Все случилось очень быстро. Да и в доме одни старики почти. Что они могли сделать?

– А почему вы все-таки решили сказать Алене про дневник? Могли оставить эти сведения при себе после такого неласкового приема.

– Я это сделала для собственного спокойствия, – Даша помолчала, – и из-за того, что я все еще перед ней виновата.

– Ваша вина – дела давно минувших дней, – возразила я.

– Нет. Для нее все было как вчера. Алена не переставала любить Андрея, даже переехав в Москву и вычеркнув нас из своей жизни. Она мне не простила того, что я сделала. И никогда бы не простила, останься жива. С этим надо как-то научиться жить дальше.

Из гостиной донесся громкий радостный крик Аслана. Фоном зашумели болельщики в гигантском телике.