вы сейчас нас за стол пустили, – заговорила я осторожно, и поинтересовалась: – Что потом с посудой этой будет? Выбросите?

Емельян откровенно рассмеялся.

– Есть, конечно, у нас свои суеверия, – стал рассказывать он, утерев слезу. – Беспоповцы, к примеру, никогда не едят из чужой посуды… То есть с еретиками и иноверными ни есть, ни пить и ничего не творить… Но с другой стороны, мы кого в дом приглашаем? – спросил он и выжидающе уставился Никите в глаза.

Никита растерялся.

– Кого? – задался он в ответ вопросом.

– Друзей и хороших знакомых, – стал объяснять Емельян. – Опять же вот вы, к примеру – путники. Прогнать вас, это грех на душу взять. Так что каждый закон он по своему и к определённому случаю…

Емельян неожиданно замолчал и хитро посмотрел на Агафью.

– Чего? – насторожилась та.

– А ну неси нам бражки аль чего покрепче к разговору! – распорядился он и посетовал: – А то сидят как не свои…

Женщина безропотно встала из-за стола и направилась в сени, откуда появилась через минуту с бутылкой, обёрнутой в тряпицу.

– Удобно ли? – заволновалась я, намекая на то, что за столом представительница семьи, в которой траур.

– А чего же не удобного? – удивился Емельян и разлил по стаканам похожую на чай с молоком жидкость.

– Мне чуть-чуть! – предостерегла я.

– Бражку пил? – обратился Емельян к Никите и стукнул донышком бутылки о стол.

– Это разве не грех? – осторожно спросил Никита.

– Грех – пьянство, – резюмировал Емельян. – А для пользы немного можно. Вы вот с дороги, на новом месте. Как не в себе, ей богу! И разговор не ладится…

Бражка оказалась похожа на квас с терпким вкусом. Даже показалось, что она с газом, поскольку в нос ударило…

– А чего хозяйка молчит? – неожиданно осмелел и поинтересовался Никита. – Вы тоже не из этих мест?

– Тоже, как и Емельян, издалека, – подтвердила Агафья и, развеяв мои опасения в том, что женщине за столом на разговор наложены ограничения, ударилась в воспоминания: – Вообще в тайге за Уралом родилась. Всех традиций не соблюдали, только молились. Опять же руки обязательно мыли, перед тем как святое писание взять. В школу нас на вертолёте возили. Когда в пионеры приняли, дед плевался, но стерпел. А как иначе?

– Значит, в Интернете про вас много сказок пишут! – сделала я вывод.

От выпитого потеплело и потянуло на разговор. Я перестала чувствовать себя стеснённо, а взгляды Никиты на Катю стали казаться просто забавными.

«И чего это я завелась? – подумалось мне. – Ей вера не позволит с ним связываться».

На меня произвело впечатление то, с какой лёгкостью, без всяких на то особых причин, староверы приняли, что говорится, «на грудь».

– Не знаю, что там пишут, – признался Емельян и ошарашил: – Но вот я, например, в своё время даже комсомольцем был.

– Ничего себе! – не поверил Никита.

Мы оба не застали тех времён, но были наслышаны.

– Было и такое, – подтвердил Емельян и убрал бутылку со стола.

– А бороды обязательно? – не унимался Никита.

– Я служил в мотострелковых войсках в Новосибирске, – стал рассказывать Емельян. – Вообще, у нас принято служить. Так с измальства родители воспитывали, что мужчина, это защитник отечества, семьи, веры, а женщина, прежде всего, будущая мать. Бородобритие для нас грех, так как человек создан по образу Божию. Если мы его нарушаем, значит, не согласны с Творцом, который нас создал такими. А в армии приходилось быть как все. Мне не раз нагоняй устраивали, наряд вне очереди объявляли за ненадлежащий вид, так как я позволял себе недельную щетину.

– Значит если я, например, решу вашу веру принять, то должен бороду отпустить? – сделал вывод Никита.

От этого вопроса я почему-то напряглась, а мой взгляд невольно переполз на Катю. Я снова стала исподволь изучать её лицо, шею, взгляд и неожиданно сделала неутешительный вывод: она очень красивая…

– Отчего же? – продолжал Емельян. – Совсем нет. Мы же понимаем, что в полиции и в армии это нарушение, поэтому к служивым претензий никаких. Конечно, раз грех, молись, а бог он рассудит…

– А как в вашу веру другие переходят? – допытывался Никита.

– Перекрещиваются, – объяснил Емельян и добавил: – Вы все перекреститесь.

– Отчего так решили? – удивился Никита.

– Ты иконы в церквях ваших видел? – спросил Емельян, и, не дожидаясь ответа, поднял правую руку над столом. – Нет таких, на каких бы святые были изображены, что крестятся щепоткой. Везде двумя перстами и даже ваши попы это признают. Так что, правда за нашей верой…

Меня насторожило то, с каким рвением Никита выспрашивает у Емельяна про обычаи. Я решила не оставаться в стороне, и стала размышлять, о чём-бы таком спросить хозяина дома, чтобы вопрос по теме как бы был, и тут меня осенило.

– А если женщина губы накрасит? – поинтересовалась я и хитро прищурилась.

За столом воцарилась тишина. Никита молчал потому, как ждал ответа, поскольку было видно, что он и ему интересен, а Емельян молчал от того, что собирался с мыслями. Потом сверкнул глазами из-под густых бровей на Катю и как отрезал:

– Нет!

– Почему? – не унималась я.

– Вот выйдет, к примеру, Катюха наша в короткой юбке или в майке, вся накрашенная, – начал было Емельян, как Катя вскрикнула и прикрыла лицо ладошками.

– Да что же вы такое говорите! – пристыдила она его.

– Как будто не красилась? – неожиданно спросил Емельян.

Катя прыснула в ладошки смехом, но рук от лица не убрала. Было непонятно, чего стыдится. Неожиданно я заподозрила, что делает Катя это только потому, что так положено, а сама совсем иных взглядов, в отличие от Емельяна.

– Мальчик влюбляется в такую, накрашенную и почти голую, – продолжил между тем Емельян, – потом Катюха косметику смывает и где она? Это все обман. Женской природной красоты не видно в таких девушках. Невозможно всю жизнь любить одну лишь внешность, за ней что-то должно быть.

– А работать вам можно? – Я окончательно перехватила инициативу разговора.

– А как же без этого? – изумился Емельян.

– Я не в этом смысле, – поправилась я и уточнила: – На заводах и фабриках, например?

– Бытует такое мнение, что старообрядцам нельзя работать на предприятиях, получать пенсии, – подтвердил Емельян. – И такие люди есть среди беспоповцев. Но старообрядческая Церковь придерживается других взглядов, – заверил он и, не без гордости, подытожил: – Работать обязательно нужно и получать пенсии не запрещено.

– Значит и телефон можно, – сделал вывод Никита.

– Некоторые беспоповцы считают, что паспорт это Антихрист, и пенсии туда же относят, – сходу стал развивать тему Емельян. – Но верно Господь сказал: «Богу – божие, а кесарю – кесарево». У меня, например, есть работа, паспорт, водительские права и электронная почта. Мы должны ждать не пришествия Антихриста, а всегда быть готовым к встрече с Христом. Ведь дьявол не дремлет и использует