и пробуждение далось легко. Не повлияло на это даже то, что спали в доме умершего человека.

«Наверное, его душа попросту ещё сюда не добралась», – предположила я, удивлённая отсутствием какого-либо дискомфорта или другого душевного беспокойства. Странно, несмотря на то, что в доме провела почти сутки и должна была привыкнуть к его запахам, я с новой силой ощутила древесный аромат разбавленный нотами сушёных трав, овчины и квашеной капусты…

На кухне кто-то говорил.

– Тяжело, наверное, постоянно слушать рассказы про то, как кого-то ограбили или убили, – прозвучал женский голос.

Я не сразу поняла, кому он принадлежит, но отчего-то показался просто обязательным в такой ситуации. Однако в следующий момент я села. Это была Катя.

«Но с кем она говорит? – задалась я вопросом, на который тут же сама и ответила: – А разве непонятно?»

– Я не из-за этого уволился из органов, – раздался ответ Никиты в подтверждение моим догадкам. – Мои представления об этой работе до того, как я пришёл в полицию, сильно разнились с действительностью.

– А разве не всегда так?

– Не знаю, – признался Никита.

Я свесила с кровати ноги и позвала:

– Милый!

При этом внутри меня всё скрутило отвращение к себе и к самому определению, которое несло такое обращение. Отчего-то я не переносила его на слух с детства. Может, это из-за зависти к соседской девочке Ире, мама которой так всегда обращалась к своему мужу – ботанику? Нет, ботаником он был не в том плане, что изучал разные растения и всё, что с ними связано. По специальности он был как раз инженером-связистом. Просто образ жизни, отношение к ней, поведение и внешность таких, как он людей, были уж какими-то чересчур идеальными. Дядя Коля напоминал тепличное растение, которое по времени поливали, включали ему освещение, пропалывали и поддерживали комфортную среду обитания. А оно цвело и благоухало. Отключи враз свет и поливальную установку и скуксится это зелёное чудо… Я стала подозревать, что именно «ботаник» впоследствии трансформировалось в определение – «лох». А как иначе можно было назвать дядю Колю, маленького, с большими залысинами очкарика, которого сменял после ухода франтоватый дядя Ваня из тридцатой квартиры? Он появлялся на лестничной площадке всегда в день отъезда дяди Коли в командировку и исчезал за обшарпанными дверями «теплицы», в которой до утра занимал освободившееся на «грядке» место. Это закончилось тем, что однажды дядя Коля попросту приехал на сутки раньше и умер… Да, именно так и было. Тихо и мирно дождался, когда «сорняк» покинет теплицу, потом уделал в один присест бутылку водки и уснул. Утром о том, что его тело остыло и уже окоченело, известил заунывный вопль жены Антонины. Так вот, вначале я презирала Антонину и жалела дядю Колю. Ещё я мечтала вырасти и сказать дяде Ване, что он негодяй. Но по прошествии некоторого времени, мои приоритеты поменялись, и я заняла позицию женщины. Жизнь одна и тратить её на то, чтобы поливать никчёмное растение, по меньшей мере, нерационально. Ну а если у него ещё ко всем недостаткам и корень слабый, то это уже похоже на самоистязание. К тому же и моя родительница, ничем в моральном плане от соседки не отличалась, с той лишь разницей, что мой отец вместо командировок устраивал длительные запои.

– Ты уже проснулась? – спросил между тем Никита, и я ощутила в его голосе досаду.

– А ты, наверное, хотел бы, чтобы я, как дядя Коля, – проговорила я негромко.

– Что? – не понял он.

– Так, ничего. – Я потянулась и встала с кровати.

Впереди меня ещё ждал деревенский нужник, продуваемый снизу, и настроение враз стало скверным…

– Ну, я пойду? – спросила Катя.

«Конечно, иди! – напутствовала я её мысленно. – И не возвращайся, пока не уедем»…

Я вышла в горницу и встала с открытым ртом. Катя сидела на скамье. Но не это вызвало шок, а то, как она была одета. На ней был небесного цвета спортивный костюм и элегантные кроссовки. На голове вязаная шапочка, из-под которой золотились кудряшки волос.

Видимо выражение моего лица испугало её.

– Что-то не так? – спросила она, едва слышно.

– А разве, – я недоговорила.

У меня в голове не укладывалось что передо мной именно та, вчерашняя девушка с целомудренной внешностью.

– Я по утрам гуляю по лесу! – объяснила Катя. – Как говориться, приятное с полезным. Хожу на пасеку, проверяю сарай с ульями…

– А разве на машине нельзя? – поинтересовался Никита.

– Там только трактор проедет.

– Так! – протянула я и властно приказала: – Собираемся!

– Куда? – Никита захлопал глазами.

– Завтракать! – ляпнула я первое, что пришло в голову.

– Так я за тем и пришла! – обрадовалась Катя и сообщила: – Емельян велел мне вас зазвать…

– Катя! – обратилась я к ней строго и поинтересовалась: – А ты не могла бы опускать в предложениях эти страшные слова?

– Какие? – не поняла она.

– А мне нравиться такая речь! – вступился за неё Никита.

Я едва не сказала ему, что раз нравиться, то так и быть, оставайся, но сдержало меня то, что он вдруг примет это как руководство к действию. Вместо этого я спросила:

– А вам можно замуж за обыкновенного человека?

– За мирянина? – Она улыбнулась. – Или православного?

– А Никита вот, к примеру, кто? – спросила я зло.

Катя потупилась.

Я прошла к умывальнику…

Никита толкнул калитку и вошёл во двор. Я проскользнула следом. Странно, но собака уже на нас не лаяла.

Ловко орудуя маленьким топориком, Емельян рубил на колоде небольшое поленце на щепки.

Он посмотрел на нас исподлобья и что-то пробурчал.

Никита улыбнулся.

– И вам доброе утро! – пожелал он.

– Как спалось? – спросил с безразличием в голосе Емельян.

Было заметно, отчего-то он не в духе.

– Нормально, – ответил Никита.

– Давайте к столу! – приказал Емельян, собрал щепу и направился к крыльцу, у которого пыхтел самовар.

Я подошла и встала рядом.

Емельян положил щепки на завалинку и с задумчивым видом стал наблюдать, как над самоварной трубой куриться дымок.

– Что-то случилось? – спросил Никита, не выдержав затянувшегося молчания.

Емельян сдвинул на лоб шапку и поскрёб затылок.

– Да не так чтобы очень серьёзное, – ответил он уклончиво.

– И всё-таки? – допытывался Никита.

– А вы одни приехали? – спросил вдруг Емельян.

Мы с Никитой переглянулись. Отчего-то мне стало страшно.

– Одни, – подтвердил Никита.

– Почему вы спрашиваете? – спросила я, дрогнувшим голосом. Когтистым зверьком шевельнулась от этого вопроса в груди тревога.

– Показалось, будто ночью в вашей машине дверцей кто-то стукнул, – пояснил Емельян и тут же вспомнил: – Да и собака залаяла. Иль может это кто из вас приходил?

– Да нет же! – сказала я, ощутив, как по спине побежали мурашки.

– Показалось, наверное, – предположил Никита. – К тому же машина