Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее бы здесь не было, если бы он сам того не захотел. И свой выбор он сделал еще в тот момент, когда позволил ей тут поселиться…
А я развела глупую, беспощадную войну, которая зацепила в итоге всех вокруг. И не было никого, кто остался в ней цел и невредим…
Подойдя к сыну, я протянула ему руку и сказала:
- Пойдем, солнышко. Мы уезжаем.
Он оглянулся на Олесю, словно не желая с ней расставаться, или прощаясь одним лишь взглядом, и я тоже посмотрела на эту такую серьезную, чересчур взрослую для своих лет девочку…
- Спасибо, - произнесла негромко, практически одними губами, зная, что она поймет.
Олеся поднялась, шагнула мне навстречу, протянула книгу, которую читала…
Я покачала головой.
- Оставь себе. Считай, что это подарок.
Она благодарно прижала к себе книжку, посмотрела на меня с молчаливым сожалением, словно все понимала…
А может, понимала и в самом деле.
Подхватив Рому на руки, я пошла на выход.
И когда переступала порог, не видела, но чувствовала, что Яков безотрывно смотрит нам вслед…
Этот взгляд прожигал спину, но больше не затрагивал души.
Закрыв за собой дверь, я коротко выдохнула.
Все кончено. За спиной у меня остался огромный пласт жизни… Но если что-то заканчивается - значит, впереди ждет что-то новое…
И я уже знала, что просто не будет. Но готова была бороться.
Глава 30
Яков за нами не пошел.
Не бросился вслед, не умолял остаться, да это было и к лучшему - в том состоянии, в каком я пребывала, все его попытки меня удержать произвели бы только эффект взрыва. И он, вероятно, это знал и все же…
И все же внутри болело, остро царапало это, еще одно, доказательство его безразличия.
И пусть ему было плевать на меня. Но Рома…
Разве не понимал Яков, как нуждался сын хоть в одном его слове?..
Я крепко держала сына за руку, боясь отпустить хоть на миг, до того самого момента, как мы вошли в старую квартиру родителей.
Меня окутали знакомые запахи, практически неизменные со времен детства…
Любимый мамин чай с бергамотом. Отцовский одеколон - ветивер и цитрусы. Сушеные цветы лаванды, которыми мама прокладывала стопки постельного белья…
Я вновь почувствовала себя маленькой девочкой и едва поборола желание броситься в свою старую комнату и вдоволь наплакаться…
Но я уже не была ребенком. Более того - у меня самой был сын, ради которого я должна была держаться. Которого обязана была защищать…
- Я вам постелю в твоей комнате, - сказала мама.
Она произнесла это непривычно тихо, словно боялась нарушить ход моих мыслей. Я коротко кивнула в качестве благодарности и перевела взгляд на сына…
Он казался замкнутым. Непривычно молчаливым. И я понятия не имела, как вывести его из этого состояния, какие подобрать слова и что вообще будет правильно сказать во всей этой ситуации?
Ясно было одно: разговора все равно не избежать. Потому что худшее, что я могла сделать - это оставить сына наедине с его мыслями, каждая из которых сейчас была явно нелегкой.
- Мы не поужинали, - произнесла я осторожно, утягивая Рому на кухню. - Пойдем, чего-нибудь сварим. Например, пельмешки?
В обычном состоянии Рома ни за что не отказался бы от пельменей, но сейчас быстро, даже слишком поспешно, помотал головой, показывая, что ему не до этого.
Но я настояла. Продолжая держать его за руку, пошла на кухню…
Там сидел папа. Помешивая ложкой чай в кружке, смотрел какую-то очередную политическую передачу…
Увидев нас, он все понял без слов. Поднялся, коротко обнял меня и потрепал по голове Ромку…
Немудреная, даже скупая ласка, но я знала, что это - практически самое большее, что он, такой, на первый взгляд, эмоциональный человек, в итоге способен выказать.
Прикрыв за ним дверь, я поставила на плиту кастрюлю с водой, точно зная, что у мамы вся морозильная камера завалена полуфабрикатами на любой вкус, и обратилась к сыну.
- Поговорим?
Он даже не поднял головы. Так и остался сидеть, вперив взгляд в пол и страшно было подумать о том, что творилось сейчас у него внутри.
Вместо ответа - лишь короткий взмах головой из стороны в сторону.
Я подошла к нему ближе, присела перед ним на колени… Мягко, но настойчиво произнесла:
- А я думаю, что нам все же нужно обсудить то, что ты сегодня узнал.
Он вздохнул - тяжело, обреченно, как-то совсем не по-детски.
- Это обязательно? - спросил глухо.
- Обязательно.
Наконец его глаза обратились ко мне. Темные, глубокие, так похожие на глаза его отца, что в груди слева даже что-то болезненно кольнуло…
- Вы мне врали, - произнес Рома, но уже без прежней агрессии, зато с ранящей душу болью.
Я взяла его за плечи, сжала, успокаивающе погладила тонкие, но уже крепкие руки…
- Не врали, - ответила твердо. - Мы сами считали так, как говорили тебе. Мы с папой были мужем и женой, просто… неофициально.
- Баба Лена сказала, что это не считается…
- Баба Лена с нами не жила. Я сама ее видела только пару раз в жизни. Не нужно слушать того, кто ничего не знает.
- Но почему тогда вы не поженились, как все?
Я задумалась. Как ответить сыну на этот вопрос? Годами я считала, что на все была одна причина, а оказалось, что на самом деле все совсем иначе…
- Послушай, - проговорила размеренно. - У людей могут быть документы о том, что они женаты, но это не сделает их счастливыми. А мы с папой - были счастливы. То, как люди относятся друг к другу, гораздо важнее того, что написано у них в паспорте.
Добавлять, как теперь относится к нам Яков, я не стала. Наверно, слушать то, каким плохим был его отец - последнее, в чем сейчас нуждалась и без того надломленная психика моего сына.
Рома помолчал несколько мучительных мгновений, потом спросил:
- Мы теперь будем жить тут? Без папы?
В каждом его слове было столько муки, что мне хотелось заплакать.
Я пообещала Якову, что сына он больше не увидит. И именно так и собиралась поступить - оградить своего ребенка от того, кто нес только вред. Но что, если этим решением я сделаю только хуже? Как смогу объяснить Роме, что папа,
