– Все будет хорошо, – заверила меня мама. – Очень важно, чтобы ты ходила в школу… и жила своей жизнью. – Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы закончить фразу.

Когда мама обняла меня, я увидела слезы у нее в глазах.

– Ты плакала? – встревожилась я.

Она покачала головой.

– Нет, мне просто нехорошо.

– Бедная мамочка!

Мама крепче прижала меня к себе.

– Ты ведь знаешь, насколько сильно я тебя люблю, правда?

– Да.

Когда мы разомкнули объятия, я вдруг поняла, как трудно маме было отпустить меня. И подумала, что, может, лучше все-таки остаться с ней, хоть она и велит мне ехать в школу.

– Удачи на контрольной, – пожелала мама. – Уверена, ты все отлично напишешь. И помни, что я тебя люблю.

– Знаю, – кивнула я, – и я тебя.

Сара обнимает меня, вытаскивая из омута памяти.

– Я тоже тебя люблю, Лима, – заверяет она.

Эдди смотрит на нас обеих, и на губах у него полная боли улыбка.

Вот так мы и прощаемся.

Часть вторая

История болезни

Искусство ставить клинический диагноз заключается в умении задавать правильные вопросы.

Харриет Б. Брейкер

Глава 27

Черное небо искрится белыми звездами. С маминым свидетельством о смерти в сумочке и ее браслетом с фасолинкой-лимой, надетым на руку, я выкатываю из дома чемодан на колесиках.

Заперев дверь и обернувшись, вижу детектива Томпсона, который стоит на улице у моего автомобиля.

– Куда-то собрались? – спрашивает меня сыщик.

Я таращусь на него, точно не зная, как ответить, и наконец спрашиваю ровным голосом:

– Что вам нужно?

– Вы и так знаете, – отвечает он.

Мы оба замолкаем. Я обдумываю возможность рассказать полицейскому о сообщении Кристины, где она пишет, что ее подставили, изобразив убийцей матери. Если Томпсон работает на Каделлов, то все равно не узнает ничего нового, а если нет, вероятно, попробует найти настоящих убийц, которые также могут преследовать и мою маму.

– Кристина сказала мне, что невиновна, – заявляю я в результате.

Вид у детектива удивленный. То ли потому, что вчера утром я отказалась говорить о Кристине, сославшись на врачебную тайну, то ли из-за смысла сказанного.

– Она говорит, что ее подставили. Так что, если вас не подкупили, значит, используют втемную, – объясняю я ему.

– Если меня не подкупили? – Похоже, он растерялся, и весьма искренне, хотя, возможно, это всего лишь лицедейство.

– Я думаю, что мама Кристины знала какую-то тайну Каделлов, вот они и заставили ее исчезнуть, пока не проговорилась. Если вы не их человек, значит, они стараются через вас подставить Кристину, – поясняю я.

Детектив возмущен. Похоже, он из тех ребят, которые не любят, когда их используют.

– Полегче, док, – предупреждает он, – держитесь своей полосы.

– Так или иначе, мне пора ехать, – сообщаю я и забрасываю чемодан в багажник.

– Куда? – спрашивает он.

– Уверена, вы запросто меня найдете, если понадоблюсь.

Я завожу двигатель и еду в сторону аэропорта.

* * *

Я сижу возле иллюминатора и смотрю в него. Потом вытаскиваю из сумочки телефон, собираясь написать Эдди, что мы вот-вот пойдем на взлет, и обнаруживаю два новых сообщения с незнакомого номера.

«Она не та, кем вам кажется».

«Выходите из самолета… не то пожалеете».

Щеки вспыхивают, по венам разливается адреналин. «Кристина, это вы?» – набираю я. «Невозможно доставить сообщение».

Кристина никогда не пыталась общаться со мной в угрожающем тоне. Не говоря уже о том, что она дала мне диаметрально противоположный совет: как можно скорее найти маму, потому что время на исходе. Едва ли эти послания пришли от Кристины.

Может, их послал детектив? Я знаю, что рискованно было передавать ему слова Кристины, особенно если он работает на Каделлов. Впрочем, на это не очень похоже, а значит, сообщение написал кто-то другой. Кто-то из людей Каделлов. Может, тот, кто прикончил мать Кристины. Или тот, кто на прошлой неделе взломал мою машину, когда я была с Сарой. И он хочет, чтобы я никуда не полетела.

Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, нет ли моих преследователей среди пассажиров, но вижу только спинки кресел впереди и несколько рядов сзади. Никто из пассажиров не смотрит по сторонам: все уткнулись в свои телефоны, за исключением одного мужчины, который уже надел синюю маску для сна и отключился, а еще пожилой женщины (у нее, похоже, приступ паники, и стюардесса старается успокоить старушку) и трехлетнего мальчугана – тот закатывает истерику, пока молоденькая мамаша отчаянно пытается заставить его сидеть на месте.

Мне хочется позвонить Эдди и рассказать ему про сообщение, но я знаю, как он тревожится насчет моей поездки в Нью-Йорк. Незачем прибавлять ему волнений. По крайней мере, можно найти некоторое успокоение в том, что коллега Пола охраняет их с Сарой, стоя на посту перед входной дверью в дом.

Я достаю телефон и снова вчитываюсь в сообщения: «Она не та, кем вам кажется», «Выходите из самолета… не то пожалеете».

Кто-то занервничал из-за моей поездки в Нью-Йорк и боится того, что я могу там разузнать, – того, что мои преследователи предпочли бы сохранить в тайне.

– Прошу бортпроводников приготовиться к взлету, – гремит из динамиков голос капитана, и самолет начинает разгоняться. Похоже, я все-таки отправляюсь в Нью-Йорк.

Когда мы заканчиваем движение по взлетной полосе и устремляемся в ночное небо, я смотрю вниз на Город ангелов, на паутину мерцающих огней, которые соединяют между собой автострады, и гадаю, когда мне доведется теперь вернуться домой. И доведется ли вообще.

Глава 28

Март 1998 года

Новую соседку мне подселили через три дня после смерти Эмили. С учетом того, через что мне пришлось пройти, доктор Ларсен сначала предложила сменить спальню. Но это означало бы жить с кем-то из сотрудников, потому что свободных кроватей в комнатах пациенток не было. Хотя меня больше не пугал контроль по мелочам, переезжать я не хотела и, следовательно, вскоре обзавелась новой соседкой.

Она явилась в спальню ранним утром с маленькой темно-зеленой спортивной сумкой в руках. Ей было четырнадцать лет, и у нее не наблюдалось дефицита веса. До недавнего времени медики, опираясь на индекс массы тела, даже характеризовали вес девочки как избыточный, но за четыре месяца перед поступлением в «Новые горизонты» она похудела на тридцать фунтов.

На этом основании ей диагностировали атипичную анорексию. На самом деле в атипичной анорексии, по сути, нет ничего нетипичного. В девяностые годы двадцатого века в расстройствах пищевого поведения разбирались еще хуже, чем сейчас, и зачастую