даже медики не понимали, что это заболевание косит людей с любым сложением и весом, без различия пола, расы и социально-экономического положения.

– Привет, я Лима, – представилась я.

– Аманда, – сказала она, шлепаясь на свою новую кровать. На старую кровать Эмили.

– Мы должны спуститься к завтраку, – сообщила я.

– Ой, да я же не ем, – отмахнулась она.

– Все равно надо идти. Тебе дадут питательный коктейль, – объяснила я.

– А если отказаться? – спросила Аманда.

– Вставят зонд и будут кормить через трубочку, – пожала я плечами.

Глаза у новенькой даже вспыхнули на миг от такой перспективы.

– У девочки, которая лежала тут до тебя, тоже была трубочка, – добавила я.

– А где она сейчас, выписалась? – поинтересовалась Аманда, но что я ответила:

– Умерла от сердечной недостаточности.

Соседка с тревогой уставилась на меня, и тут в дверях появилась доктор Ларсен и спросила:

– Ну как, уже познакомились?

Аманда молча кивнула, все еще пытаясь освоиться с новостью, которую я сообщила.

– Пожалуйста, спускайтесь завтракать, – сказала доктор Ларсен.

Я вышла из комнаты, Аманда двинулась следом, отставая на несколько шагов. Мы преодолели лестницу и заняли свои места в столовой.

Сотрудники стали приносить из кухни наши завтраки. Ирис протянула Аманде тарелку вафель с сиропом и ягодами. Новенькая открыла рот, вроде бы собираясь что-то сказать. Я думала, она попросит смесь, но Аманда смолчала.

Завтрак шел своим чередом, и я видела, что новенькая заставляет себя есть, и узнавала в ней себя: меня так же перекашивало всякий раз, когда требовалось что-нибудь проглотить. Но она все съела.

Вечером, когда мы готовились ко сну, Аманда повернулась ко мне:

– Твоя прежняя соседка правда умерла или ты это сочинила, чтобы заставить меня есть?

– Что?! – Я растерялась, застигнутая врасплох предположением, что я могла придумать смерть Эмили.

– Ты радуешься, что я толще тебя, и делаешь все, чтобы так оно и оставалось? – спросила Аманда.

– Нет, – ответила я.

– Раньше все в школе дразнили меня Аманда-громада. Больше не дразнят, – заявила она в полной решимости не допустить больше в свою жизнь такую боль. Боль, которая дала РПП возможность проникнуть к ней в тело и в душу.

– Ту девушку звали Эмили, и она умерла прямо вот тут, – сказала я, указывая на кровать Аманды.

Аманда молча осмыслила мои слова и наконец сказала:

– Полный писец.

Я кивнула в знак согласия.

За остальной период лечения в «Новых горизонтах» Аманда ни разу не отказалась от еды, которую ей давали, ни разу не попросила питательный коктейль и уж тем более не скатилась до трубочки в ноздре. А еще она не попросила о переводе в другую спальню, хоть и знала, что Эмили умерла в ее кровати. Может быть, здравый внутренний голос сказал ей, что она нуждается в напоминании, какой может стать ее судьба, если она не будет противостоять РПП.

Наследие Эмили оказалось не таким, как хотелось бы расстройству пищевого поведения. Безвременная смерть ослабила власть этой болезни сразу над двумя ее жертвами: не только Амандой, но и мной.

Эмили спасла меня когда-то, сообщив администрации о побеге. Теперь она спасла меня еще раз.

Глава 29

День третий

Последние пять часов я провела в кресле самолета, на взводе, со включенным светом. Но ничего не случилось, и новых сообщений не пришло.

Глядя в иллюминатор, я вижу, как солнце поднимается над одеялом белых облаков. Ночь превращается в день. Каждый раз, когда я думаю, кто или что ждет меня в «Большом яблоке»[5], в животе что-то переворачивается.

Я вынимаю телефон, хочу написать Эдди, что мы скоро приземляемся, и вижу, что он меня опередил.

«Мне только что написал Пол. Планы меняются.

Его мама попросила, чтобы они с Энтони приехали на выходные, а не когда папу выпишут из больницы.

Пол тебя подхватит, поживешь вместе с ними. Синий „приус“, номер ZB31256».

Из груди вырывается вздох облегчения. Я все-таки не останусь в Нью-Йорке одна.

Начинаю набирать Эдди сообщение с благодарностями, но тут стюардесса подкатывает по проходу грохочущую тележку с едой.

– Блинчики или омлет? – спрашивает она пассажира в соседнем со мной кресле.

– Блинчики, – отвечает тот.

Стюардесса снимает с подноса фольгу (над ним поднимается облачко пара) и вручает его мужчине, который вскрывает белый пластиковый пакетик с сиропом, чтобы полить три миниатюрных блинчика и разваренную сосиску.

Стюардесса поворачивается ко мне:

– Что желаете, блинчики или омлет?

С тех пор, как сорок шесть часов назад Кристина Каделл ворвалась в мой кабинет, я съела порцию быстрозамороженных макарон с сыром, полтарелки спагетти с фрикадельками у Эдди с Сарой и один протеиновый батончик. А еще пила диетическую колу и черный кофе, несколько чашек.

Когда в пятнадцать лет я только начинала воздерживаться от пищи, я пила очень много кофе, причем исключительно черного. Благодаря этому желудок не казался пустым, голодные боли утихали, а кофеин помогал телу функционировать в отсутствие еды. Среди анорексиков кофе почитается «разрешенной» едой: пока туда не добавишь сахара или молока, в нем почти нет калорий.

В последнюю пару дней всякий раз, когда голос здравомыслия в моей голове напоминал, что на одном черном кофе не прожить и нужно есть нормальную пищу, РПП тут же вступало с возражениями: «Ты слишком занята. Ситуация крайне непонятная. Как ты можешь есть, пребывая в таком стрессе?»

– Так что возьмете? – напоминает о себе стюардесса.

– Черный кофе, – отвечаю я.

– Напитки подаются отдельно, – объясняет она. – Придется подождать.

«Еще и лучше», – говорит мне РПП.

Глава 30

Март 1998 года

Мы всем составом «Новых горизонтов» сидели в беседке. Девчонкам, которые ели настоящую пищу, разрешались пешие прогулки по территории ранчо. Хоть я и начала нормально питаться, мне пока не позволяли гулять, потому что раньше я тайком одержимо делала физические упражнения.

Я сидела на скамье рядом с доктором Ларсен. После смерти Эмили общение с психотерапевтом неожиданно стало для меня источником утешения.

– Хотела сообщить тебе, что сегодня мы пойдем кое-куда поужинать, – сказала она мне.

Я немедленно почувствовала, как внутри зарождается и растет тревога. Даже есть настоящую пищу мне было еще достаточно сложно, хоть я и знала, что иначе мне не избежать участи Эмили, но перспектива пойти в закусочную казалась далекой, как Луна. И такой же призрачной.

Голову мигом заполонили многочисленные мысли, навеянные РПП, и главная из них требовала быстренько изобрести причину, по которой я не могу ужинать вне терапевтического центра. Например, мне сегодня нездоровится или я все еще ужасно переживаю из-за смерти Эмили.

Жить с голосом РПП в мозгу