дни взвешивание и наблюдение за массой своего тела абсолютно противопоказано выздоравливающим от анорексии, но тогда, в девяностые, дела обстояли иначе. Поэтому сотрудники центра хотели подготовить нас к тому, что после выписки врачи неизбежно станут нас взвешивать, не заботясь о том, увидим мы число на весах или нет.

– Это просто цифры, – напомнила мне доктор Ларсен.

Я сделала глубокий вдох и медленно повернулась. Оказалось, что я почти на двадцать фунтов тяжелее, чем была, когда в последний раз взвесилась дома, прежде чем папа конфисковал у меня весы.

– Я знаю, у тебя может возникнуть искушение зациклиться на том, что ты поправилась, – предупредила доктор Ларсен. – Но попытайся вместо этого сосредоточиться на факте, что твой организм снова функционирует, и это позволит тебе расти, расцветать и полноценно жить после выписки.

Я кивнула, стараясь абстрагироваться от вопля РПП, которое орало у меня в голове, какой крах я потерпела, прибавив в весе. К счастью, доктор Ларсен была рядом, чтобы помочь мне справиться.

– Тебе сейчас тяжело? – спросила она, и мне пришлось признать:

– Да.

– Давай-ка попробуем один метод.

– Какой? – спросила я.

– Идем со мной. – Она вывела меня в беседку, мы встали лицом к горам Санта-Моника, и психотерапевт предложила: – На счет «три» вместе закричим на РПП: «Ты отстой!»

– Закричим? – переспросила я.

Доктор Ларсен кивнула.

– Раз, два, три…

– Ты отстой!!! – заорали мы хором.

Вроде бы ерунда, но кричать на болезнь и обзывать ее было здорово. Просто замечательно. Я выкрикивала «Ты отстой!» снова и снова, и в эти краткие мгновения мне удавалось заглушить голос РПП.

Я остановилась только после того, как горло разболелось от напряжения.

Доктор Ларсен положила руку мне на плечо и сказала:

– Я горжусь тобой. И знаю, что твоя мама тоже тобой гордится, где бы она ни была.

Стоило ей упомянуть маму, и мысли немедленно побежали по привычной проторенной дорожке. После маминой смерти я полностью сосредоточилась на РПП, направляя в это русло всю свою энергию: так можно было не ощущать боль потери. Но я больше не могла бежать от этой боли.

Хотя, конечно, очень даже могла. Ничто не мешало мне снова начать ограничивать себя в еде, лишь бы не думать о том, как невыносимо жить на свете без мамы, но теперь я знала, что не хочу для себя судьбы Эмили: не вылезать из больниц и реабилитационных центров, чтобы в конце концов умереть.

Папа стал навещать меня два раза в неделю, иногда один, иногда с Негодником. Мы говорили о маме, о том, как нам ее не хватает. А еще папа напоминал, как сильно мама любила меня и как гордилась бы теми усилиями, которые я совершаю.

Через некоторое время я научилась и сама напоминать себе об этом. Когда папе приходила пора уезжать, я всегда говорила, как люблю его, и благодарила, что навестил. А папа неизменно обнимал меня и заверял, что тоже меня любит.

Каждая частичка любви, милосердия и заботы, которую в последующие недели проявляли ко мне люди, укрепляла мой голос, который благодаря этому мог пересилить голос болезни, когда та пыталась меня подчинить. Говорить ей «нет» становилось все легче. Дело шло медленно, но я стала понимать, как самостоятельно давать отпор РПП. Каждый раз, посылая болезнь подальше или называя ее отстоем, я словно подрастала. Передо мной забрезжил свет в конце тоннеля, и этот свет был моей жизнью.

Глава 33

Ненавижу больницы. Запахи дезинфицирующих средств пополам с освежителем воздуха, которым их пытаются заглушить. Плач и стоны, что доносятся из палат. Медтехника, с грохотом катящаяся по коридорам. Пустые взгляды пациентов и посетителей, которые бродят по холлам.

Я была в больнице трижды за всю жизнь. Первый раз – старшеклассницей, когда потеряла сознание и заполучила трубочку для кормления в ноздрю. Второй – когда папа умирал от рака и врач сказал, что мы должны подготовиться к хоспису на дому. И третий – после выкидыша, когда меня госпитализировали для выскабливания.

Как-то раз я рассказала об отвращении к больницам своему психотерапевту. Она указала, что больницы также и то место, где пациенты получают помощь, начинают выздоравливать и получают второй шанс на жизнь.

Ее слова не нашли во мне отклика, ведь, по моему опыту, больница служила местом, где человек пытался восстановить то, что уже не подлежит восстановлению.

Я вхожу в первую больницу из своего списка и немедленно ощущаю напряжение. Поэтому мне становится легче, когда мужчина в справочном говорит, что отдел документации находится в административном корпусе через дорогу, на шестом этаже.

Я быстро покидаю клинику и спешу туда, а свежий осенний ветер обдувает мне щеки. Захожу в административный корпус и поднимаюсь на лифте. Когда его двери открываются, я вижу за письменным столом администратора с короткой полувоенной стрижкой.

– Доброе утро, – здоровается он, – чем могу помочь?

– Здравствуйте, – говорю я. – Я пытаюсь выяснить, не попадала ли к вам в девяносто седьмом году моя покойная мать.

– Такой запрос придется обрабатывать не меньше двух недель, – сообщает он, и мне остается только охнуть в ответ. – Но я могу сделать копии ваших бумаг, и с вами свяжутся из отдела документации, если там что-нибудь найдется, – добавляет он.

– Хорошо, – говорю я и достаю из сумочки мамино свидетельство о смерти и свои водительские права. Потом вручаю и то и другое администратору, он делает копии, а я пишу свое имя и номер телефона для связи.

Эта процедура повторяется еще в трех больницах. Перемещаясь по городу, я стараюсь быть осторожной и не привлекать к себе внимания, пока иду по людным улицам, потому что помню: кто бы ни прислал мне угрозы, он может следовать за мной.

Из четвертой по счету больницы, расположенной на Второй авеню, я выхожу без каких бы то ни было результатов, но с чувством дурноты. Оно возникло не только потому, что я уже пару дней не ем как следует. Дело еще и в отчаянии.

У меня нет плана «Б». Либо я найду ниточку, которая приведет меня к маме, если та и правда жива, либо мы с мамой, а также, вероятно, Эдди и Сара окажемся в опасности, исходящей от Каделлов и тех, кто меня преследует.

Кажется, я вот-вот потеряю сознание, поэтому, когда взгляд фиксирует в соседнем квартале закусочную, я устремляюсь к ней и ныряю внутрь. Там я выбираю кабинку в задней части зала, а не в аквариуме перед витриной, где человек у всех на виду.

Ко мне подходит официантка. Ей за шестьдесят, на