– Для того и опорожняют чернильный мешок, – способность осьминога сохранять спокойствие при виде моей ярости бесит меня сильнее всего в нем.

– И ты еще удивляешься, почему тебя винят.

– А, слушай-ка, я и не подумал. Да, пожалуй, это и вправду я.

Терпеть не могу его признания.

Жаль, что нет способа поколотить его, с размаху дать ему в челюсть, но это и вправду невозможно. По крайней мере, не навредив Лили. И я вместо этого целую ее в шею – в дальнюю от осьминога сторону.

– Хоть бы постеснялся, – говорит осьминог.

Я представляю себе, как хватаю его за ногу, обматываю вокруг его шеи и душу, пока в нем есть хоть капля жизни – совсем как принцесса Лея Джаббу Хата, пока у него из пасти не свешивается мерзкий язык. Но ничего подобного я не делаю. Я ставлю Лили на пол и продолжаю гладить ее по спине, успокаивая нас обоих. Спустя минуту-другую она собирается с духом и делает три шажка вперед, двигаясь прямо на стену.

– Стоп! Осторожнее, мартышка.

Лили пятится, меняет курс, делает еще несколько шагов опять-таки в сторону стены, но на этот раз уже чуть ближе к кухонной двери.

– Где моя вода? – спрашивает Лили.

Я подхватываю ее поперек живота, осторожно направляю в дверь кухни и к ее воде. Но прежде чем успеваю остановить, она натыкается на свою миску, и вода выплескивается через край ей на ноги.

– Нашла, – говорит она, выходит из лужи и принимается жадно лакать остатки воды в миске.

– Тебе разве еще не пора, осьминог?

– Вроде бы нет, – отзывается он, пока Лили пьет. – А что?

– Ты опорожняешь чернильный мешок специально для того, чтобы сбежать. Для того тебе и нужно, чтобы вода стала мутной и чтобы хищник не увидел тебя.

Осьминог качает головой, отчего Лили слегка пошатывается, но быстро восстанавливает равновесие.

– С каких это пор из нас двоих знатоком осьминогов стал ты?

– А ты сомневался в том, что едва ты уснул, я бросился искать всю информацию о тебе подобных, чтобы выяснить, как тебя убить?

Мне, наверное, не следовало раскрывать карты, но поскольку Лили обычно сидит у меня на коленях, когда я ищу информацию в интернете, я рассудил, что осьминогу уже все известно.

Лили перестает пить и пытается отойти к своей лежанке, а я чуть было не ору на осьминога: «Не смей уходить, когда с тобой разговаривают!», но вспоминаю, что он всего лишь пассажир. Я хочу, чтобы Лили немного походила сама и освоилась. Она знает, в какой стороне от миски ее лежанка, и добирается до нее без приключений.

– Ну, я бы не назвал это существо «хищником», – замечает осьминог. Он с сожалением качает головой, когда Лили по привычке делает три оборота вокруг своей оси, прежде чем наконец ложится.

– А ты попробуй, сползи с ее головы, и посмотрим, долго ли ты продержишься в бою против этого существа.

Пожалуй, только в эту минуту меня ничуть не пугают охотничьи инстинкты Лили, ее умение потрошить плюшевую добычу, ее врожденная воинственность. Если бы только она могла вцепиться в мясистую плоть осьминога и встряхнуть его так, чтобы снаружи он украсился собственными внутренностями!

– Да ладно. Мне и тут неплохо, – он криво усмехается. Лили кладет подбородок на бортик лежанки. Пожалуй, для нее сейчас и вправду лучше поспать. Но в то же время мне хочется, чтобы она не поддавалась слепоте. Хочется, чтобы она неслась во весь опор, опустив голову, прямо в стену кухни, таранила ее осьминогом, чтобы он подавился своей спесью.

– Но если она не хищник, а ты никуда не удираешь, зачем выпустил чернила?

Осьминог закатывает глаза.

– А я думал, ты у нас специалист по осьминогам.

Мы смотрим друг на друга в упор, и я понимаю: никто из нас не отступит. Он знает это точно так же, как и я, поэтому я сам отвечаю на свой вопрос:

– Потому что иногда тебе скучно.

Осьминог удивлен, пожалуй, даже немного поражен, но быстро спохватывается.

– Похвально.

– И долго действуют чернила? Когда она сможет видеть?

Осьминог пожимает плечами. Не знаю, как ему это удается, потому что плеч у него, в сущности, нет, но именно это и происходит – он пожимает плечами.

– Без понятия, – он явно озадачен.

– Но почему? Почему ты не знаешь? Сколько они обычно действуют?

– Не знаю, потому что когда они рассеиваются, я уже далеко.

– Но ведь ты все еще здесь!

Я готов рвать на себе волосы.

– Знаешь, я, пожалуй, возьму свои слова обратно. Ты и вправду становишься экспертом.

Я отворачиваюсь и зажимаю себе рот ладонью, чтобы приглушить мучительный крик.

– И потом, я не знаю по той причине, что еще никогда не выпускал чернила прямо в чей-то мозг, – он надувает губы, они подрагивают, пока он озвучивает это правдоподобное предположение.

И тут я понимаю, что зрение к Лили не вернется никогда. Осьминог отнял его просто потому, что заскучал и смог это сделать. Сегодня она видела мое лицо и весь мир, ее мир, в последний раз. Теперь она слепая собака.

Мой колчан пуст, но я мысленно извлекаю одну из немногих оставшихся у меня стрел и тщательно прицеливаюсь.

– Между прочим, у осьминогов есть естественные враги.

Осьминог смеется.

– Ха-ха! Есть. Акулы! – Он оглядывает кухню. – Только акул здесь что-то не видать!

На этот раз я молчу. Не раскрываю свои карты, а прячу их. Не выдаю то, чему научили меня ночи тревог и чтения. Сейчас я на шаг опережаю его.

Все правильно, акулы. И да, акул здесь и впрямь нет. Но у меня есть причины воспрянуть духом.

Потому что естественных врагов у осьминогов два:

Акулы.

И человек.

2.

Солнце раскалено, оно жжет мне глаза, и чем крепче я жмурюсь, тем сильнее они зудят от жары и пота. Я напрягаю веки, затем расслабляю их; передо мной плывет калейдоскоп узоров и красок. Телевизионные статические помехи, турецкие огурцы, кометы с пушистыми хвостами, протуберанцы на Солнце, смерчи, ярость, спокойствие – все это происходит в темноте за моими закрытыми глазами. Я размышляю, видит ли Лили теперь, когда она ослепла, то же самое, чувствует ли свет, насыщена ли ее слепота красками и рисунками. Или это просто мрак, как будто осьминог закрасил ей глаза совершенно черными чернилами?

Я приподнимаюсь на локтях, медленно открываю глаза и вижу голубую воду в бассейне Трента. Смотрю на друга: он лежит на животе, очки сидят на носу криво. Не знаю, дремлет он или бодрствует. Тянусь за пластиковым стаканом под шезлонг, единственное место, где есть тень, но вместо него достаю флакон с солнцезащитным кремом. А когда наконец извлекаю стакан, вижу, что он пуст.