Как бы услышав мои мысли, Шарп остановился и своим коломпоказал на гриб:

— Во, видел? Это маленький, а высушить такой взрослый ипривезти в Амстердам — тридцать тонн евров в кармане. Понял, пацан? Но выходитьна него надо, как на тигра…

— Кусается?

— Типа того. Ладно, пошли дальше. Может, на обратном пути…да и пусть подрастет. Злее будет.

Ну что ж. Я пополнил свою кладовую кусочком новойбесполезной информации.

Я говорил, что помню множество совершенно ненужных вещей?Нет, не говорил. Нормальные люди узнают что- то новое, используют — иблагополучно забывают. Выбрасывают, как обертку от мороженого. Бесполезноезабывают еще быстрее, чтобы не захламлять полезную площадь на чердаке. Хорошийтакой встроенный механизм «защиты от дурака». А у меня все застревает в башке.И не сказать что я эйдетик или там какой-нибудь человек-магнитофон иличеловек-фотоаппарат, — нет. Я запоминаю что-нибудь не лучше и не быстреедругих. Мне так же, как и всем, приходится учить, повторять, зубрить… Просто ягораздо медленнее забываю. И все это незабытое беспорядочно ворочается внутри ивремя от времени вспоминается… потом отходит, уступая место другому, столь жененужному… В общем, практической пользы от этого никакой, а противно временамибывает.

Буквально через двадцать шагов лес кончился, и Шарппровалился в болото.

Похоже, он просто сам на несколько секунд забыл особственных наставлениях не только смотреть под ноги, но и тыкать колом… вобщем, он единым шагом провалился по пояс — и замер, раскинув руки, будто боясьих испачкать.

Маринка от неожиданности присела, а я, пробуя дорогу колом —твердо… твердо… твердо… мягко… опять твердо… — обошел ее и встал чутьвпереди и рядом.

Лес вокруг не то что исчез — все деревья остались наместах, — но изменился, будто на него взглянули под другим углом или придругом освещении. Кочки, гниловато-сочная трава, подозрительно ровные зеленыепроплешины… Тропинка длилась, но пунктирно.

Пока я сосредотачивался, Шарп погрузился по грудь. Теперь оносторожно нащупывал в грязи затонувший кол. Нащупал. Выволок. Стал им плашмяискать опору. Не получилось. Не получилось. Не получилось…

Маринка судорожно дышала рядом.

Я сделал еще шаг вперед, оглянулся. Теперь Маринка смотрелана меня — и, хотя не говорила ни слова, я буквально до дрожи чувствовал, что еенаполняет: а может, так и надо? Пусть тонет? А мы — как-нибудь…

Я чуть качнул головой, встал на колени, оперся левой рукой окочку — и протянул кол к Шарпу. Коснулся его плеча. Он сидел в грязи уже поподмышки.

Шарп все понял. Я поражался его самообладанию. Он медленноподнял правую руку, взялся полной пятерней за конец кола, стал медленно иосторожно поворачиваться. Я, подлаживаясь под его тягу, стал принимать кол насебя. Тут надо не торопиться, грязь держит липко, и чем сильнее тянешь, темсильнее она сопротивляется; если же тянуть медленно, буквально по сантиметру,она подается…

И тут моя левая рука провалилась сквозь кочку. Я ухнул лицомвниз, в самую грязь, выпустил кол, но тут же его схватил… опора была только отсередины груди и ниже, свободной рукой я оказался в той же яме, что иШарп, — и теперь сползал туда весь, и не сказать что медленно. И Шарппогрузился, на поверхности была только его голова со страшно скошенными в моюсторону глазами, я понимал, что ему хочется от души обматерить меня, растяпу… итут Маринка ухватила меня за ноги и потянула.

То есть я знал, что это может быть только Маринка и болееникто. Поверить было трудно. Стальная, чудовищной силы хватка, пальцы продавилиплоть сквозь ботинки до самых костей. И то, с какой силой она тянула… эточто-то страшное. Я заорал: «Легче! Легче! Ты мне ноги сломаешь!» Она не сразу,но сообразила. Кол выскальзывал у меня из рук, поскольку и руки, и кол — всетеперь было в грязи.

— Тормози! Хорош!

Она перестала тянуть, но не отпустила меня, а — перебирая заштаны, за куртку — дотянулась до кола, ухватилась за него…

— Медленно! — предупредил я.

Она поняла. Кол пошел медленно, но с неотвратимостьюгидравлического пресса. Я не тянул, я цеплялся. Шарп, весь в грязи, выползал натвердое место, на тропу — как кит, которого тянут лебедкой.

Там, где Маринка упиралась в землю, остались глубокиеборозды.

— Ну, ребята… — дыша, как тот же кит на берегу, сказалШарп. — Ну, ни фига ж… оплошал… Ф-фу-ххх… Вам бы утопить меня, а вы…

— Объяснять? — спросила Маринка жестко.

— Сам пойму… — Шарп откинулся и помотал головой. —Ну, блин… бывает же. Расскажешь — не поверят…

Сразу встать я не смог. Маринка так измочалила мои го-леностопы, что там все вздулось и побагровело. Кости вроде бы не хрустели, новсе остальные прелести были налицо… тьфу, в наличии. Шарп посвистел, глядя наэто, вытащил из кармана жилетки — он, как и я, много чего таскал в карманах —тюбик без всякой этикетки, открыл его, понюхал — и велел мне втирать этугадость, пока не впитается. Мазь действительно пахла мерзостно — дерьмом искипидаром, — но уже буквально через пару минут боль начала отступать.

— Минут через десять еще раз намажешь, бинтом затянешь — и кутру как рукой…

— Что это? — Я смотрел на тюбик, словно стараясьпрочитать отсутствующую надпись.

— У нас все самое лучшее, — хмыкнул Шарп. — Такогобольше нигде не найти. Да, не простая ты девушка, — подмигнул онМаринке, — правду шеф говорил…

— Да пошел бы он, ваш шеф…

— Шеф сам кого хочешь пошлет. Далеко-далеко… — Онзасмеялся чему-то внутри себя. Мне кажется, грязевая ванна немножко подвинулаего в нашей маленькой иерархии — он стал меньше и проще. — Правда, многихвозвращает. Это у него прикол такой есть. Пойди туда, только я знаю куда,захочу — верну, захочу — там оставлю. Правда смешно?

— И вас посылал?

— Было дело. Давно только.

— И куда же?

— А черт его знает. Равнина черная, как из шлака, —пока глаза хватает. И тучи низко-низко, быстро-быстро…

— Но вернул?

— Как видишь.

— Добрый, да?

— Неправильное слово. И «злой» — неправильное. Он вот так,поперек… — И Шарп показал руками, насколько перпендикулярен Волков осидобро — зло. — Ну… колдун. Другие понятия. Он знает, что ему нужно, а намне понять. Нам главное — понять точно-точно, что он приказывает. И делать.

— Но вы-то — человек? — уточнила Маринка.

— Да.

— И как же так получилось, что вы…

— Служу ему? Так вот и получилось. Душу я продал.

— Оба — на. За сколько?