— Куда тебе так выходить, — заговорила Ерия, верно, тоже поняв, что остановить девушку уже не сможет, тем и хорошо, — чтобы тебя первые стражники признали?

Ерия сняла со своих плеч кожух, распутала и платок шерстяной, который был покрыт поверх повойника, встряхнула, сбрызгивая растаявшие снежинки, протянула княжне.

Агна растерянно себя оглядела: и в самом деле, от волнения потеряла всякую осторожность, торопливо скинула с плеч свой полушубок. Ерия одеться помогла в кожух добротный и неимоверно тяжелый, нагретый и пахнущий травами, она в нем утопла — еще две ее влезло бы, пусть и не сильно широка в костях Ерия. Не признают в ней никто княжну, а когда платок повязала — не отличишь от любой челядинки, что жила в женском стане.

— Прямо только ни на кого не смотри, — упредила Ерия, поправляя воротник, а потом вдруг вздохнула шумно, брови нахмурив, — если князь узнает — прогонит меня, кто тогда рядом с тобой останется?

— Не узнает. Он до завтрашнего утра не появится здесь.

Ерия только угрюмо поджала губы, взглянула на нее с грустью и тревогой, отступила.

— Знаешь, я только сейчас поняла, только сейчас глаза открылись, в какой опасности ты жила до этого, такая молодая и красивая, а бегаешь за этим жрецом, как… Нехорошо это — встречаться тебе с ним. Когда ты вот так спешишь к нему, готовая бросить все, уйти и никогда больше не вернуться, мне тревожно становится. Да простят меня Боги, не верю я ему. Пусть и служитель, и святость его непрекословно, но чего хочет от тебя, если ты вернулась уж домой, за тобой приплелся?

— Говоришь так, будто он мне когда что плохое учинял за эти пять зим. Ерия? Не придумывай. Кого мне стоит стороной обходить, так только тех, что сейчас за одним столом с отцом сидят.

Сподручница ведь не знает, как запер ее Анарад, и как братец его в опочивальню ее наведывался, чего хотел — ясно дал понять, и, если бы не отцов нож, уж не знала бы, как от него отбилась бы и отбилась бы вообще. Поэтому и серчать на нее не нужно — только Агна видит их подноготную.

— А Воймирко мне не чужой, он мне как… — Агна запнулась, не зная, что и сказать. Кто для нее был Воймирко? Отцом не могла его назвать, хоть и был он на три зимы младше Карутая, и не брат. Он тот, кому она могла полностью довериться

— вот и весь сказ.

Но Агна не ответила Ерии ничего, рукой только махнула, спросив:

— Так где он?

Ерия вдохнула тяжко.

— Сказал, у Сныти ждать будет. Только прошу, — женщина подступила, обхватив локоть Агны, — недолго ты с ним разговаривай. А лучше скажи, чтобы больше сюда не приходил.

— Опять ты! — вспыхнуло негодование внутри с новой силой, проливаясь наружу.

— Я сама решу, что сказать ему, — ответила грубее, чем хотела, только от чего все взялись вдруг разом уму разуму ее учить, наставления раздавать, да указывать, как поступить нужно?! Дернула локоть, сбрасывая ее руку, поспешив обойти женщину, к двери направилась, сердито сведя брови.

На дворе еще светлее, чем казалось в хоромине, да на белом снеге было видно каждого отчетливо. Люд сновал по двору, справляясь каждый по своим делам. Агна глянула в сторону терема отцова — там, верно, застолье только начинается, да и у ворот собрались мужи незнакомые — те, кто прибыл с Анарадом. Агна поторопилась, скрипел свежий снежок под сапожками, успокаивая помалу, да воздух колючий и снежинки, что в лицо сыпались, отвлекли от мыслей мрачных, и сердце преисполнилось предвкушением встречи с Воймирко — даже немело где-то под сердцем от радости той. Княжну, ясное дело, никто не угадывал, не обращали даже внимания — у них и в мыслях не было увидеть в простой хоть и справной одежде дочку Карутая, да и не могла она выйти ныне никуда — не позволено невесте. Хоть той себя Агна никак не считала, а сейчас, когда на свободе оказалась, когда воздух свежий пьянил, и грудь вздымалась полно — и подавно. Вся сущность рвалось к нему, подстегивая едва ли не пустить в бег.

Через ворота прошла свободно, хоть стояли повсюду стражники на стенах крепостных, и у ворот прохаживались кметей много, покинула детинец беспрепятственно. Правда, когда выходила к мосткам со стены присвистнули, видно, кто-то из молодых гридней. Агна не обернулась только и поторопилась поскорее покинуть стан, зашагала по большаку, выходя прямо к лоткам уже пустующим, а вот на площадке уже было отсюда слышно шум посада. Ловко же он придумал встретиться здесь — в месте людном, хотя Агне это было непонятно — зачем было таиться? Ведь Воймирко сам ручался перед князем Карутаем за ее жизнь и сохранность, клятву на крови давал, что будет оберегать и учить. И с каждым шагом сомнение росло, даже не слышала, как шумит народ вокруг, переговариваясь и прохаживаясь вдоль торговых лотков. Агна старалась не поднимать голову, вскользь только замечая разрумянившихся девиц в венцах нарядных да полушубках, да женщин осанистых, что гуляли кто парами, а кто и целой сворой. Толкутся кто по гостям, кто просто на улице собирается вестями разными поделиться, а тем более сегодня, когда в посад княжичи из Роудука пожаловали.

Лоток Сныти купца находился посередине торжища, у него Агна вместе с сестрами и Ерией выбирали ткани разные цветастые, кои он привозил с северных земель. Сердце, казалось, смерзлось, а шаг ее сбился, когда она увидела высокого в плотном кожухе мужчину, подпоясанного кожаным ремнем, на котором подвешены и сумы, и ножны. Среди мелькавшего народа он не сразу княжну заметил, и сам вроде не отличался от остальных мужей, что находились тут, а что-то было в нем особенное, что сразу выдавала его за путника дальнего. Чуть продолговатое лицо и длинный тонкий нос, без шапки волосы светло-русые на скулы спадали, подрезаны ровно, открывая чуть шею сильную. Его бы можно принять за воина — столько сильные были его руки и плечи, и покатая грудь, а движения — Агна хорошо знала

— твердые, точные, будто у лучника. Агна не раз заставала его, когда он на капище то ножом упражнялся, то топором — он никогда не раскрывал, что имел сноровку в военном деле, а Агна и не углублялась. А теперь вот стало понятно, откуда это все, коли служил князю Воруте, если Анарад, конечно, в том не ошибся. Агна поняла, что вовсе остановилась, наблюдая за ним, этим и привлекла его внимание, он повернулась, отлепившись от столба, к которому прислонился, раздумывая будто над чем-то, и глаза его сузились хитро, а губы в отросшей бороде в улыбке едва заметной растянулись — узнал.

Агна дыхание потеряла, когда он приблизился, утонув в его дымных глазах — так каждый раз было, когда встречалась с ним.

— Здравствуй, — поздоровался Воймирко, и голос его глубокий прозвучал так тепло, что внутри Агны — и признать стыдно — замлело все.

Он руки протянул, воротник ее поднимая, а внутри свернулся клубок тугой от этого простого, но наполненного иным смыслом жеста, несущего в себе столько заботы, чего Агне так не хватало порой, к чему так привыкла за много лет. И не считала, что это разумно с ее стороны — быть настолько открытой ему, а поделать ничего не могла: тело само отзывалось на то, назло уму будто.