твои походы к Сигизмунду, все наши подарки. Шутка ли сказать — Шишкин в подлиннике. Шишкин, которого только в Третьяковке да в Русском музее увидеть можно. И моя речь на его юбилее в Академии наук. Ты помнишь мою речь?! Так мог сказать только любящий и любимый ученик про своего учителя. Сигизмунд так растрогался, что поцеловал меня в лоб при всех. Веруня, все было не зря, мы все делали правильно.

— Леша, ну толком, толком расскажи и все по порядку.

— Значит, так. Сегодня утром меня вызвал к себе небожитель. И торжественно, торжественно, Веруня, объявил, что через месяц состоятся выборы в Академию наук и что он выдвигает мою кандидатуру в члены-корреспонденты. Подожди, не перебивай! Сигизмунд сказал, что он составил бумагу, в которой написано, что единственным кандидатом на открывшуюся вакансию он видит только меня. Ты представляешь, мое золотце, единственным! Теперь все иммунологи России, да что России — всего мира могут отдыхать! Взошла новая звезда, и это — твой Леша!

— Погоди, но ведь и Витюгов из Москвы обязательно подаст.

— Веруня, ты что, не слышишь меня? Да пусть хоть папа римский, хоть покойный Луи Пастер подают! В бумаге Сигизмунда значится только моя фамилия, и он будет голосовать за меня. А значит, все остальные члены Академии возьмут под козырек и тоже проголосуют за твоего мужа. Ну что тут непонятного?!

— Ой, Леша!

Жена выскочила в другую комнату, а когда вернулась, на ее ладонях лежала пластинка с вальсом «На сопках Маньчжурии».

Ровно через месяц, постоянно доставая платок и отирая пот со лба, Алексей Павлович слонялся по широкому коридору Академии наук. То и дело он поглядывал на заветную дверь, за которой свершалось таинство, или, как говаривали, священнодействие. Результат выборов по разделу «Иммунология» хоть и был известен заранее, и Алексею

Павловичу было не обязательно приезжать в Москву, но он не то чтобы волновался, нет, ему просто хотелось до дна испить момент торжества. Оказаться в объятиях членов Академии, теперь уже в качестве равного. Еще накануне с Верой они репетировали, как он будет принимать поздравления, какие кому будет говорить слова благодарности. Сейчас от этих воспоминаний у Алексея Павловича сладко сжималось сердце.

Прошло уже больше двух часов, но дверь не открывалась и никто из нее не выходил.

«Странно, что я здесь один, почему не пришел Витюгов? — вдруг подумал Алексей Павлович. Но тут же злорадно ухмыльнулся: — О чем это я, бедный парень наверняка уже все знает, зачем ему приходить на собственные похороны?»

Дверь вдруг приоткрылась, быстрым шагом вышла секретарша, юркнула мимо Алексея Павловича, даже не взглянув на него. Он хотел было остановить ее, но не стал этого делать. С мыслью: «Зачем унижаться, я теперь солидный человек!» — Алексей Павлович гордо поднял голову и продолжал ждать.

Еще через час грянул гром среди ясного неба. Дверь распахнулась, и внезапно все сразу вышли толпой. Алексей Павлович рванулся в сторону Сигизмунда, но не успел — тот будто растворился в пространстве. Как такой пожилой человек мог так быстро исчезнуть, оставалось загадкой, фактом, противоречащим всем законам биологии и физики. «Странно, а почему меня никто не поздравляет?» — мелькнуло в сознании немного растерявшегося Алексея Павловича. Наконец он заметил среди уставших академиков знакомого московского коллегу, с которым периодически встречался на научных конференциях.

Когда он взял его за локоть, тот обернулся и устало улыбнулся виноватой улыбкой.

— Здравствуйте, Валерий Михайлович, что ж вы меня даже поздравить не хотите? — игриво начал Алексей Павлович, но, внимательно взглянув на выражение лица коллеги, вдруг запнулся.

— Извините, Алексей Павлович дорогой, очень сожалею, но не с чем.

— Как?

— Плохо дело — выбрали Витюгова.

Алексей Павлович оцепенел.

— Да, мой друг, так вот проголосовали, что тут поделаешь.

— Подождите, подождите, неужели бумага Сигизмунда Васильевича, его представление не возымело никакого действия?.. А итоги голосования, — сорвался на крик Алексей Павлович, — за меня что, проголосовал только один Сигизмунд?!

— Простите, коллега, но за вас не было подано голосов, ни одного!

— Валерий Михайлович, вы явно что-то путаете! Этого в принципе не может быть! Ведь меня выдвинул сам Сигизмунд Васильевич.

— Голубчик, остановитесь. Это светило на заседании горячо ходатайствовал не за вас, а за Витюгова.

На Алексея Павловича было больно смотреть.

— Но, но…

— Да не расстраивайтесь так, коллега! Говорят, что у Витюгова в последний момент образовалась большая мохнатая лапа в… — При этих словах Валерий Михайлович выразительно посмотрел наверх, — в самых высоких сферах. Вот Сигизмунд и уловил направление ветра.

Затем он сочувственно хлопнул неподвижного Алексея Павловича по плечу и испарился.

Поздним вечером того же дня Алексей Павлович на поезде вернулся в Петербург.

Когда на его звонок дверь открылась, он увидел только спину своей жены. Она, даже не взглянув на него, метнулась в гостиную с радостным криком:

— Ну наконец-то! Ты почему, негодник, даже не позвонил мне?

Стол в гостиной был уставлен деликатесами. Посредине красовались две бутылки шампанского. При его появлении пальцы Веры, удерживающие головку проигрывателя, разжались, игла коснулась борозды на виниловой пластинке, и все пространство заполнилось прекрасными звуками вальса «На сопках Маньчжурии».

Ботаник

Костя с жадностью наблюдал, как Вася отрывает от своего бутерброда с колбасой куски и бросает их подпрыгивающему на задних лапах от нетерпения псу-дворняге, который с незапамятных времен прибился к беломорской биостанции.

Костя, Вася и пес по кличке Рыжий находились на крыльце невзрачного деревянного домика. На время полевых работ он был их пристанищем. Сам домик размещался на пригорке, вернее утесе, подножие которого омывали темные, холодные волны Белого моря. Открывающиеся виды поражали своей мрачной величественностью и какой-то загадочностью.

Костя приехал сюда впервые. Он был студен-том-старшекурсником, и ему предстояло набирать здесь материал для своей дипломной работы. От сотрудников биостанции и таких же, как он, студентов-дипломников Костя отличался крайней бедностью. Его родители были вечными неудачниками. В сущности, неплохими интеллигентными людьми, но пребывающими в постоянных фантазиях — синица в руках им была не нужна. Как следствие — частая смена работы и хроническое отсутствие денег в семье.

Костя прибыл на биостанцию без съестных припасов. После покупки железнодорожных билетов Ленинград — Чупа денег почти не осталось. Вот почему, постоянно голодный, он с такой завистью смотрел сейчас на рыжего пса, поглощавшего часть бутерброда, который ему достался от Васи-бота-ника. Васю все обитатели биостанции называли не просто по имени, а обязательно прибавляя слово «ботаник». Повелось это, видимо, из глубокого уважения к нему. По своей профессии он действительно был ботаником, но дело не только в