подскакивала, чтобы достать физиономию своего мужа. Так скачут масаи, соревнуясь в своём воинском мастерстве. Она, правда, скорее была родом из славного племени пигмеев, но отваги и ярости в ней в этот час было не меньше. Она при всём честном народе лепила Рыжову пощёчины одну за другой. Тот стоял, глупо улыбающийся, растерянный, то и дело робко призывающий свою супругу к мирному сосуществованию: «Галю! Ну, Галю!..» Та не унималась. На весь белый свет обещала, что уедет к маме в Житомир, а он останется, ко всем свиньям, со своими свиньями! Особенно её возбуждало, что он скрывал от неё свою мужскую могучесть, раздавая её направо-налево «кому ни попадя» (испепеляющий взгляд в сторону Валентины). А ей всю жизнь доставались лишь «жалкие крохи»!..

Дело закончилось тем, что Валерка пошагал готовиться к своему номеру с пунцовыми щеками от пощёчин жены, но впервые довольный такой невероятной оценкой своего мужского потенциала. И что важно – это слышали все! Главное – Валентина!..

Глава двадцать восьмая

Пашкина репетиция шла своим чередом. Сашка с Аркашкой сопели рядом. Непослушные мячи то и дело падали. Пацаны их упорно подбрасывали вверх, но те, согласно законам всемирного тяготения, неизменно возвращались на ковёр манежа. Близнецы наклонялись, подбирали мячики, ссорились, если кто-то из них хватал не свои. Пашка объяснял, что мячи круглые – всё равно какими жонглировать. Но у Сашки и Аркашки мнение на этот счёт было иным. У брата мячи всегда летали лучше и падали реже…

Совсем недавно Пашка обучил близнецов считать до десяти. Дело оказалось нехитрым. Те же самые мячики и стали предметами обучения. Чтобы они не забывали уроки математики, «учитель» периодически просил каждого из них принести ему столько-то колец. Пацаны ни разу не ошиблись, какие бы задания в пределах десяти он им ни давал. Из-за уважения близнецы ему даже прощали, когда он ошибался в их именах. «Аркашка – он. Я – Сашка!..»

Сегодня они получили задание прожонглировать тремя мячиками до десяти бросков. Аркашка чуть ли не с первого раза выполнил задание и наслаждался похвалой учителя. У Сашки был явно нелётный день. У него никак не получалось, хоть тресни! Он уже несколько раз доходил до восьми, но тут мячи сталкивались и падали на манеж. Он их собирал, поглядывал на брата и снова считал вслух, цедя сквозь сомкнутые зубы. Наконец он дошёл до девяти, оставался всего лишь один бросок. Пашка уже было обрадовался, крикнув: «Ну!..» И тут случилось то, что у жонглёров называется простым словом «завал». Мяч пролетел мимо кисти и с глухим стуком приземлился на репетиционный ковёр манежа. Сашка в сердцах бросил оставшиеся мячи и в отчаянии заревел, как, наверное, никогда не ревел в жизни. Нервы у него сдали…

Пашка встал на колени, прижал мальчишку к себе, успокаивая, гладил его трепещущую спину:

– Санька! Ты же девять раз сделал! Слышишь? Девять! Ещё вчера ты не мог сделать и пяти! Сегодня рекорд! Ты – молодец!

– Ы-х, Ы-х… Да-а! Ар-каш-ка, ы-х, сделал сразу! – заикаясь от рыданий и разбивая слова на слоги, силился Сашка объяснить свою беду и горечь учителю. – А я, ы-х, ы-х!..

– Санька! Аркашка сделал десятку всего лишь один раз, а ты по восемь бросков раз десять. Это классно! Кончай реветь! Ты настоящий жонглёр! – И прижал пацана ещё крепче.

Тут, как из-под земли, возникла встревоженная Галя, которая из слоновника услышала рыдания одного из потомков Рыжова. Она разъярённой тигрицей влетела на манеж, готовая порвать любого, кто обидит её отпрысков. Вырвала своё ненаглядное дитятко из объятий Пашки, на всякий случай влепила пониже спины одному и другому и приказала им мигом оказаться в расположении свиней. Громко ревущий дуэт покинул манеж, удаляясь в сторону свинослоновника.

– Зачем вы так? Это же дети! Чего они такого сделали? Пацаны просто жонглировали…

– Я не знаю, чем вы тут занимались! Дети просто так плакать не будут! Своих нарожай, а потом жонглируй! Жонглёр нашёлся!..

– Галя!.. – миролюбиво, но с укоризной в голосе, попытался было урезонить Пашка расходившуюся мегеру мелкого пошиба, но крупного помёта…

– Я уже тридцать лет Хгхаля! – выдохнула она, словно кобра плюнула ядом в лицо Пашке. – Что? Никак? Твоя Светка бесплодная, что своих не имеешь? К бывшей своей, к этой, к полётчице обратись, та быстро тебе настрогает! Вон как зыркает на тебя!.. – Она стояла руки в боки, высясь над Пашкой, который всё ещё продолжал сидеть на манеже. Она наслаждалась этим мигом – один из лучших жонглёров сейчас перед ней на коленях!..

У него потемнело в глазах… «Ах ты, дрянь!..» Вот сейчас он встанет. Вот сейчас он возьмёт её за шиворот. Приподнимет так, чтобы ноги оторвались от манежа. Вот сейчас он размахнётся и …

У Пашки подрагивали веки, но лицо его было абсолютно спокойным. Он перешёл на «ты». Голос его был прост и негромок.

– Чего тебе в этой жизни не хватает?

В Рыжовой вдруг тайное вырвалось наружу.

– Вам-то хорошо! Гребёте в четыре руки со Светкой! Три номера работаете – лошади, жонглёр! «Гастроном» в придачу! А тут корми три рта! С хлеба на воду! Ставочка у меня и у Рыжова, что нос у той гулички!..

– По-моему, это Рыжов вас троих кормит. Артист – он! Ты всего лишь ассистентка в его номере. И не прибедняйся, получаешь тоже немало. Насчёт нашего «гастронома»! Приходи, насыплю овса, дам сена, сколько унесёшь, морковки – сколько съешь. Сухарей отсыплю. Захарыч самосадом поделится. Наш лошадиный «гастроном» обильный! Видишь, как мы сыто выглядим!

Перечислять, что положено по нормам довольствия лошадям и их свиньям, Пашка не стал. Сравнение было явно не в пользу лошадей…

Пашка еле сдерживался. Тот, кто стоял перед ним, и работник был посредственный, и человек дрянной. В цирке – без году неделя… Помимо своего номера, она ещё успевала приторговывать в фойе цирка всякой мишурой: клоунскими носиками, шариками, пищалками. Объяснять ей, по сколько часов они репетируют, во сколько встают и во сколько ложатся, делом было бессмысленным. Рыжовы не репетировали почти никогда. Так, погоняют животных, чтобы не застаивались, и всё. Ну, может, пару несложных трюков пройдут для собственной памяти. Качество для них было понятием с тремя неизвестными. Труд циркового артиста для этой особы тоже был понятием условным. Она видела лишь чужой результат…

Пашке хотелось сейчас сказать этой «Хгхале» многое и не совсем цензурное. Но он сдержался – всё-таки женщина.

Ветер жизни иногда свиреп.

В целом жизнь, однако, хороша.