куртке. Давэн де Сессак расспрашивал его о механизации сельского хозяйства. В Алжире машины применяются в очень широких масштабах. Фермеру на Алжир было наплевать. В ответ он только кивал головой. Он повел офицеров в сараи, показал им свои машины, тракторы, косилки-сноповязалки; затем — свое свиноводство, образцовые свинарники; по дороге цыкнул на рыжих цепных псов, заливавшихся лаем. Стоя у ворот, он указывал движением головы на свои владения по ту сторону ограды, на огромные голые пространства по всему плато и по склонам, спускавшимся к Краонель… Работников, видимо, было не бог знает сколько для такого обширного хозяйства. За столом им прислуживал испанец, смуглый плечистый парень в полинялом свитере. Когда он вышел, хозяин подмигнул и большим пальцем указал на дверь: — Вот этот самый парень… когда он сюда пришел, был… вы не поверите… он был красный! — Все очень заинтересовались: — Ну, а теперь?

— Ну, теперь… — Он рассмеялся, обнаружив отсутствие двух передних зубов… — Такой богач… — удивился Бурра. Доктор Деба спросил: — Ну и что же? — Он не заметил недостающих зубов: он был без очков.

На обратном пути Жан загрустил. Он сам не мог бы сказать, почему он думал об этой чудовищной бойне, глядя на бескрайние просторы, где люди столько времени вели непонятную, жестокую борьбу со всем — с зимней стужей, с палящим летним солнцем; пыль, пещеры, кладбище и даже эти цветы, поле битвы без конца и начала — все вызывало в нем смятение, которое он сам не мог себе уяснить. То, что должно было начаться с минуты на минуту, война, которую все ждали, которую многие втайне даже желали, эта волнующая неизвестность, — неужели же это будет похоже на мрачный мир Шмен-де-Дам? На эту бесславную эпопею, нашедшую свое завершение в ежедневно возобновляемых рассказах экскурсоводов? Конечно, теперь все будет совсем другое, мы знаем, что история не повторяется; мы будем бегать с тачками-носилками, разобьем палатку, и Фенестр будет резать ноги и руки, а вокруг будет стоять оглушительный грохот танков, — ведь у нас есть танки, и нам придется продвигаться вслед за ними, чтобы подбирать раненых, чтобы вскрывать люки подбитых танков ломиками Жокаста…

Ведь Жокаст и Праш разработали две модели «ножей для консервных банок», как они их называли, и главврач даже направил эти модели в штаб дивизии, а оттуда вместе с благодарностью за инициативу было прислано сообщение, что эти прототипы — так и было сказано — переданы в генеральный штаб.

На следующий день после поездки на Шмен-де-Дам полковник Гревиль вручил дивизионному санитарному отряду значок[471]. Произошло это событие на футбольном поле, на краю деревни, около речки, высокие тополя только с одной стороны окаймляли поле, размокшее от дождя, который лил всю ночь. Отряд топтался в грязи, ожидая, пока прибудут офицеры. По сравнению с ожиданием церемония заняла очень мало времени. Когда полковник торопливым шагом проходил перед строем, сквозь тучи пробился бледный луч солнца.

— Посмотри, совсем будто в театре, — шепнул Жонет Морльеру и мотнул головой, указывая на солнце, как раз совершавшее свой выход на сцену. Насчет значка все единодушно решили: значок убогий! Уж лучше совсем не надо значка, чем такой, с жалкой бронзовой каемкой…

* * *

Выступление дивизии совершилось как-то само собой. В тот самый день, когда в газетах появилось совместное заявление французского и английского правительств о соглашении между обоими государствами, обязавшимися не заключать сепаратного мира, — в тот самый день моторизованная дивизия получила приказ выступить. И тут же все пришло в движение. Надо себе только представить — автоколонна, растянувшаяся на сто десять километров; дороги, маршрут, порядок передвижения — ведь все это следует обдумать, рассчитать. Малейшая оплошность — и начнется неразбериха! Двигались на север, северо-запад… шли — куда? На Сен-Кентен, Камбрэ… Сердца бились сильней. Может быть, это уже начало настоящей войны. А потом, хоть Сиссонская равнина не очень-то весела, а все же чем дальше забираешься на север, тем мрачней, тем трагичней становится пейзаж. Кажется, что эти места просто созданы для войны, столько веков земля здесь дрожала под шагами солдат.

Водители машин сделались вдруг самыми важными лицами в санитарном отряде. Все зависело от них. В общем они были старше студентов и обслуживающего персонала. И по виду гораздо серьезнее, чем повара и писаря. Жан де Монсэ сидел в кабине машины, груженной тачками-носилками для раненых. Вел машину Праш, тот самый, что в футбольной команде был центром нападения. Парень на вид довольно мрачный, неразговорчивый. Жан был этим доволен. Начался дождь. Колонны двигались медленно, задерживаясь на перекрестках. Жан прижал к себе сумку с противогазом и думал о своем. Он не вслушивался в громкие выкрики команды, его это не касалось. Он думал. О том, что предстоит. О неведомом мире, который ждал их впереди. О бесповоротности того, что надвигалось. Поля, поля. Бесконечные деревни, одна — как другая, вытянувшиеся вдоль дороги; одинаковые домики, один — как другой, кирпичные, низенькие; перед дверью ступенька, кирпичи темнобурые, почти черные. И опять поля. Поля. Поля. Жан думал. Машина то и дело останавливалась. Праш молчал. Жан думал о мире, где нет Сесиль и где все находит свое завершение в рассказах экскурсовода. Незаметно воспоминания о Сесиль вытеснили все остальное, заполнили все его думы, Сесиль… Колонна снова тронулась в путь.

На место они прибыли, когда уже смеркалось. Как будто все прошло гладко. Партюрье, очень взволнованный, сказал Жану и Алэну, что они вышли из полосы 9-й армии. Они уже не у Корапа, их мотодивизия придана армии Бланшара.

— Ну, и что из этого? — сказал Жонет, проходивший мимо и услышавший его слова. — Ведь не армии же кашевара; это я так, для рифмы… — Как бы там ни было, но деревушка, где остановился санотряд, производила унылое впечатление. Под моросящим дождем в наступающей темноте люди пошли отыскивать отведенные им квартиры.

Трудно даже было назвать это деревней — просто две-три фермы на перекрестке, тут же церковь и улица с домишками, совершенно такими же, как те, мимо которых они проезжали по дороге сюда: жилища рабочих сахарного завода, очертания которого вырисовывались поодаль на сумрачном небе. Взвод расположился в покинутом доме, рядом с флигелем, где жила крестьянская семья; сыновья были мобилизованы и работали на заводе. Дом был двухэтажный, но без лестницы. Ее начали строить, но потом это оказалось слишком дорого, и тогда решили удовольствоваться приставной лестницей и лазить прямо в окно. Внутреннее расположение было очень