Михаил глядит на меня. В эту минуту он, похоже, вновьвпадает в транс — как тогда, в ресторане. Неужели у него сейчас начнетсяприпадок? И что мне тогда с ним делать глубокой ночью, в безлюдном месте?

— Я обретаю силу — зримую и почти физически ощутимую... Ямогу управлять ею, но не могу подчинить ее себе.

— Не лучшее время мы выбрали для таких разговоров. Я устал,да и вы тоже. Желательно было бы получить карту.

— Голос... Слышу Голос... Я вручу вам карту завтра днем.Куда принести?

Я диктую ему адрес, удивляясь, что ему не известно, где яжил с Эстер.

— Вы считаете, что я был любовником вашей жены?

— Я бы никогда не спросил вас об этом. Это меня не касается.

— Однако же тогда, в пиццерии, все же спросили.

Да, я и забыл об этом. Разумеется, меня это касается, носейчас его ответ меня уже не интересует.

Выражение его глаз меняется. Я ищу в кармане что-нибудь, чемможно будет прижать ему язык, когда начнется припадок, однако Михаилуспокаивается, овладевает собой.

— Сейчас я слышу Голос. Завтра я принесу вам карту,расписание авиарейсов и прочее. Верю, что Эстер ждет вас. Верю, что если двое —всего лишь двое людей — обретут счастье, весь мир станет счастливей. ОднакоГолос говорит мне, что завтра мы с вами увидеться не сможем.

— У меня ланч с американским актером — отменить эту встречуя не могу. Все остальное время — я в вашем распоряжении.

— Однако Голос говорит не так.

— Он запрещает вам помогать мне в поисках Эстер?

— Нет... Повинуясь Голосу, я пришел тогда за автографом. Стого дня я более или менее отчетливо представлял себе ход событий — потому чтопрочел «Время раздирать и время сшивать».

— Ну, так что же... — начал я, замирая от страха при мысли отом, что Михаил заговорит о другом. — Давайте завтра осуществим то, о чемусловились... После двух я свободен.

— Но Голос говорит мне, что время еще не пришло.

— Вы же обещали.

— Хорошо, будь по-вашему.

Он протянул мне руку и сказал, что завтра во второй половинедня будет у меня. Последними его словами в ту ночь были:

— Голос говорит, что это произойдет не раньше назначенногочаса.

А я, вернувшись домой, слышал лишь один голос — голос Эстер,говоривший мне о любви.

***

— Лет в пятнадцать я была одержима сексом и пыталась понять,что это такое. Но он считался грехом и был под запретом. И для меня былонепостижимо — почему? Можешь?.. Можешь объяснить мне, почему все религии — дажесамые первобытные — и в любом уголке земного шара считают секс чем-тозапретным?

— Тебя стали занимать такие головоломные вопросы? Ну ипочему секс оказался под запретом?

— Из-за еды.

— То есть?

— Тысячелетия назад племена кочевали, и люди, свободносовокупляясь, заводили детей, но чем многочисленней становилось племя, тембольше у него было шансов исчезнуть. Люди дрались за еду, убивая сначала самыхслабых — детей и женщин. Выживали сильнейшие, но все они были мужчинами. Амужчины без женщин не могут сохранить вид.

И тогда кто-то, поглядев на творившееся в соседнем племени,решил не допустить такого у себя. И придумал вот что: боги запрещают мужчинамсовокупляться со всеми женщинами подряд. Каждый мог иметь только однуналожницу, самое большее — двух. Кое-кто из мужчин был бессилен, кое-кто изженщин — бесплоден, у какой-то части племени детей не было по естественнымпричинам, но никто не имел права сменить партнера.

И все поверили этому человеку, вещавшему от имени богов, —поверили, потому что он чем-то должен был выделяться среди других людей. У негодолжна была быть некая особенность — уродство или болезнь, вызывающая судороги,или какой-то редкий дар — словом, некое отличие. Именно так появились первыелидеры. И в считанные годы племя стало сильным, ибо в нем осталось определенноеколичество мужчин, способных прокормить всех членов рода, определенноеколичество женщин, способных к деторождению, определенное количество детей,которые подрастали и постепенно увеличивали число первых и вторых — охотников иматерей. Знаешь ли ты, что дает женщине наивысшее наслаждение?

— Секс.

— Ответ неверный. Главная отрада замужней женщины — кормить.Смотреть, как ест ее муж. Это — миг ее торжества, ибо весь день она думала обужине. Вероятно, истоки этого уходят в какую-то седую старину, когда мог настатьголод, когда грозило вымирание и когда был обнаружен путь к выживанию.

— Ты жалеешь о том, что у нас нет детей?

— Но ведь их не случилось, не так ли? Как может не хвататьтого, что не случилось?

— А как ты считаешь: будь у нас дети, наш брак был бы иным?

— Откуда же мне знать? Я могу лишь смотреть на моих друзей иподруг и спрашивать себя — они стали счастливей от того, что у них есть дети?Одни стали, другие — нет. Можно обрести счастье в детях, но это не улучшает ине ухудшает супружеские отношения. Эти люди — что с детьми, что без детей —по-прежнему считают себя вправе контролировать жизнь своего спутника.По-прежнему уверены, что обещание «быть счастливым до гроба» должно бытьисполнено, пусть даже ценой ежедневного ощущения того, что ты — несчастлив.

— Война плохо на тебя подействовала, Эстер. Из-за нее тысоприкоснулась с реальностью, которая совсем не похожа на ту жизнь, которую мыведем здесь. Да, я знаю, что когда-нибудь умру, и поэтому отношусь к каждомуновому дню как к дарованному мне свыше чуду. Но это не заставляет меня упорновникать в такие предметы, как любовь, счастье, секс, пропитание, брак.

— Война не дает мне думать. На войне я просто существую — ивсе на этом. Когда сознаю, что в любой миг меня может прошить шальная пуля, яговорю себе: «Как хорошо, что не надо тревожиться о том, что будет с моимребенком». Но еще я говорю: «Как жаль — я умру, и от меня ничего не останется.Я оказалась способна лишь потерять жизнь, а принести ее в мир — нет».

— С нами творится что-то не то? Я спрашиваю потому, что мнепорой кажется — ты хочешь мне сказать что-то важное, но потом не поддерживаешьразговор.

— Да, что-то не то... Мы с тобой обязаны быть счастливывместе. Ты считаешь, что обязан мне всем, что есть в тебе сейчас, я считаю, чтодолжна быть польщена тем, что рядом — такой человек, как ты.