— Я живу с женщиной, которую люблю. И, не всегда сознаваяэто, спрашиваю себя порой: «Что со мной не так?»

— Замечательно, что ты понимаешь это. И с тобой все так, исо мной — тоже, хоть и я задаю себе этот вопрос.

Беда в том, как мы с тобой теперь стали проявлять своюлюбовь. Если признаем, что это создает трудности, то сумеем с этими трудностямисжиться и стать счастливыми. Это была бы постоянная борьба, и благодаря ей мыоставались бы живыми, деятельными, активными и покоряли бы одну вселенную задругой. Но мы с тобой движемся в ту точку, где трудности и проблемысглаживаются, приспосабливаются к нам. Где любовь перестает порождать проблемыи столкновения — и становится всего лишь решением.

— И что же здесь не так?

— Все. Я чувствую, что энергия любви, то, что называетсястрастью, больше не пронизывает ни мое тело, ни душу.

— Но ведь что-то же остается?

— Остается? Неужели всякий брак должен завершиться тем, чтострасть уступает место тому, для чего придуман термин «устоявшиеся отношения»?Ты нужен мне. Мне не хватает тебя. Порой я ревную тебя. Мне нравится думать отом, что подать тебе на ужин, хотя ты иногда не замечаешь, что ешь. Все этотак. Но исчезла радость.

— Никуда она не исчезла. Когда ты далеко, мне хочется, чтобыты была рядом. Я воображаю, как и о чем мы с тобой будем разговаривать, когдаты или я вернемся домой. Я звоню тебе узнать, все ли в порядке, мне ежедневнонадо слышать твой голос. Заявляю со всей ответственностью, что по-прежнему влюбленв тебя.

— То же самое происходит и со мной. Но вот разлука кончается— и мы начинаем спорить, ссориться по пустякам, и каждый хочет переделатьдругого, хочет навязать ему свой взгляд на мир. И порой, в безмолвии нашихсердец оба мы говорим себе: «Как хорошо, наверно, быть свободным и не нестиникаких обязательств».

— Ты права. И в такие минуты я чувствую себя совершеннорастерянным, потому что знаю — я живу с той, кто мне желанна и дорога.

— И я живу с мужчиной, которого хотела бы постоянно иметь рядом.

— Ты считаешь, что это можно изменить?

— Чем старше я становлюсь, тем реже смотрят на меня другиемужчины, тем чаще я думаю: «Лучше все оставить как есть». Я уверена, что смогуобманывать себя до конца дней. Но каждый раз, попадая на войну, я вижу —существует любовь, которая неизмеримо сильней той ненависти, которая заставляетлюдей убивать друг друга. И в эти минуты — только в эти минуты — я считаю, чтовсе можно изменить.

— Но ты не можешь все время быть на войне.

— Но и в том подобии мира, который я обретаю рядом с тобой,— тоже не могу. Ибо оно уничтожает единственную мою ценность — мои отношения стобой. Хотя накал нашей любви остается прежним.

— Миллионы людей во всем мире думают сейчас о том же самом,но сопротивляются упадку, борются с ним — и он проходит. Переживают кризис,другой, третий, и наконец обретают спокойствие.

— Ты сам знаешь, чего оно стоит. Если бы не знал, то не смогбы написать свои книги.

***

Ланч с американцем я решил устроить в пиццерии Роберто —надо было срочно предпринять какие-то шаги, чтобы сгладить дурное впечатлениеот нашего последнего визита. Уходя, предупредил прислугу и консьержа: если неуспею вернуться в назначенное время и в мое отсутствие появится молодой человекс монголоидным лицом, следует во что бы то ни стало пригласить его войти,подняться, подождать, угостить его, чем он пожелает. Если же он не сможетдождаться меня, попросите оставить то, что он принес для меня.

Короче говоря, пока не отдаст — не отпускать!

Я взял такси и на углу бульвара Сен-Жермен и улицы Сен-Перпопросил остановить. Моросил мелкий дождь, но надо было пройти всего метровтриста — и вот он, ресторан со скромной вывеской, и радушная улыбка Роберто,который время от времени выходит наружу покурить. Навстречу мне по узкомутротуару шла женщина с детской коляской. Нам было не разойтись, и, пропускаяее, я шагнул на мостовую.

И тут, как в замедленной съемке, мир перевернулся: небостало землей, земля — небом, я даже сумел разглядеть во всех подробностяхверхнюю часть углового дома: я столько раз проходил мимо, но никогда не смотрелвверх. Помню чувство безмерного удивления, свист ветра в ушах, отдаленныйсобачий лай, а потом все исчезло во тьме.

Меня с огромной скоростью несло в черную дыру тоннеля, вконце которого брезжил свет. Но, прежде чем я долетел до него, чьи-то невидимыеруки с неимоверной силой дернули меня назад, и я очнулся от голосов и криков,звучавших вокруг. Все это продолжалось никак не более нескольких секунд. Ощутилвкус крови во рту, запах мокрого асфальта и понял, что стал жертвойдорожно-транспортного происшествия. Я одновременно и пришел в себя, и оставалсябез сознания: попытался, но не смог шевельнуться, различил распростертое рядомтело и, вдохнув аромат туалетной воды, подумал: Боже, неужели это та самаяженщина с коляской?!

Кто-то попытался поднять меня. Я крикнул, чтобы не трогали,что это опасно, — из какого-то давнего и случайного разговора я запомнил, что,если у пострадавшего сломаны шейные позвонки, любое неосторожное движение можетпривести к параличу.

Я отчаянно старался сохранить сознание, я ждал боли, котораятак и не пришла, я попытался пошевелиться, но счел, что лучше будет этого неделать. Я впал в столбняк, в оцепенение, в ступор. Снова попросил не трогатьменя, услышал, как завывает сирена, и понял, что могу уснуть и больше нецепляться за жизнь — сохраню ли я ее или потеряю, зависело теперь не от меня, аот врачей, от санитаров, от везения, от Бога.

Потом я стал слышать голос какой-то девочки: она называласвое имя, так и не отпечатавшееся в моей памяти, просила не волноваться,повторяла, что все будет хорошо и я не умру. Мне хотелось верить ее словам, ямолил ее не уходить, остаться рядом со мной, но она сейчас же куда-то исчезла.Я увидел, как на шею мне надевают пластмассовый хомут, а лицо закрывают маской,и опять погрузился в сон, на этот раз — без сновидений.

***

Когда я очнулся, не существовало ничего, кроме ужасногозвона в ушах: все прочее было тьмой и тишиной. Потом все поплыло, и я безколебаний решил, что это несут мой гроб, а меня сейчас похоронят заживо.