— Не уедешь! Нет!

* * *»

В корзине у Руфи лежали продукты,приготовленные бабушкой для англичанина: яйца, молоко, хлеб. Клетчатое платьешло ей. Она унаследовала его от Эли, располневшей после родов. Однако платьебыло еще вполне модным. Стоял теплый июньский день, и платье под чернымлакированным поясом стало влажным от пота.

Привязанная у дома собака начала лаять. НоРуфь не боялась собаки, с которой у Йоргена такие дружеские отношения. Онасмело подошла ближе.

На пороге показался англичанин, в руке ондержал две кисти. Смуглое, обветренное лицо обрамляли густые волосы и борода.Руфь ни у кого не видела таких густых волос. Довольно длинные, вьющиесялоконами. Когда-то и борода, и волосы были темные, теперь они поседели. Емубыло за тридцать, а может, и все сорок.

Рубашка и штаны были в краске. Синие, лиловыепятна. Пуговицы отсутствовали. Но он запахнул рубашку на груди и прижал ееширокими подтяжками из темно-коричневой кожи. Казалось, будто подтяжки держатне только штаны и рубашку, но и его самого.

Своим взглядом англичанин словно сорвал с нееплатье и повесил его на ветвистую березу всем на обозрение. Руфь невольнопокраснела, однако протянула ему бабушкину корзину и сказала:

— Пожалуйста, это вам.

Он принял корзину и что-то буркнулпо-английски. Слова были какие-то бугристые. Руфь ощутила странный запах.Масляные краски, скипидар? Он отступил в сторону, словно приглашал ее зайти вдом. Поручение было выполнено, продукты переданы. Но, не успев подумать, Руфьпротиснулась мимо художника и вошла в дом.

Там царили сумерки. Окна были слишкоммаленькие. Неужели они всегда были такие маленькие? Кругом стояли картины.Небольшой кухонный стол был завален тюбиками с краской и кистями. Руфь подошлак двум самым большим картинам и присела на корточки. На одной была изображенастранная гора — совсем не похожая на гору, она, тем не менее, несомненно, былагорой. И дом, словно вывернутый наизнанку. Яркие краски.

На другой картине был изображен человек.Йорген! Англичанин написал Йоргена! Он увидел ее брата, которого никто несчитал за человека, и ему показалось, что Йорген достаточно хорош, чтобыизобразить его на картине. На большой картине.

Англичанин грозной тенью застыл в дверях.Из-за солнечного света он казался черным. Он подошел поближе, блеснули глаза изубы.

Взгляд Руфи сосредоточился на его щиколотках.Голые ноги в изношенных сандалиях. Он уже давно не подстригал ногти на ногах.Они были слишком длинные. Может, ему такое даже не приходит в голову? Если учеловека столько холстов, столько кистей и тюбиков с краской, ему не до ногтейна ногах.

Она перевела взгляд на портрет Йоргена.«О-о-о!» — выдохнула она. Это было только дыхание.

Англичанин подошел к ней вплотную. Свет,проникавший в открытую дверь, нарисовал на полу желтый четырехугольник.Художник что-то сказал у нее над головой. О Йоргене, о том, что ему нравилосьпозировать. Сидел неподвижно, как статуя. Художник пользовался кистями какуказкой, они казались непосредственным продолжением его руки. Неожиданно онположил кисти на стол и поманил Руфь к окну.

Она нерешительно подошла к нему. Он показал начто-то »А окном. На цепь гор? На море? Она не поняла. Вдруг он положил своюруку на обнаженную руку Руфи. Смуглая рука и длинные пальцы. Запястье, покрытоекороткими темными волосами, скрывавшимися в рукаве. Руфь охватило странноечувство. Ей хотелось и в то же время не хотелось вырвать свою руку.

Его рука по-прежнему лежала на ее. Согнутыенемного пальцы образовали над ней купол чаши. Дно этой темной тяжелой чаши былопокрыто пятнами краски.

Прошел час, а Руфь еще не успела как следуетрассмотреть все картины. Иногда она и художник перебрасывались парой слов. Онана беспомощном школьном английском. Сначала она краснела, с трудом находянужные слова. Постепенно пошло легче.

Художник рассказал, что живет в Лондоне и чтоему давно хотелось приехать в Норвегию. Несколько раз он произнес «Лофотены!» ипощелкал языком. Как будто речь шла о чем-то съедобном. А этот Остров! Онапоняла, что ему нравится свет. Руфь никогда не думала, что у них какой-тоособенный свет. Но если это говорит человек, повидавший свет во всем мире,наверное, так и есть.

Она сказала, что рада за Йоргена, нашедшегодруга в его собаке. Но оказалось, что собака принадлежит норвежскому другухудожника, которому из-за болезни пришлось от нее отказаться. Собаку звали Эгон"[11] в честь одногоживописца . Он смеялся, говоря об Эгоне, хотя тут же сказал, что его другболен. Но, может, они не были близкими друзьями? Руфь поняла, что художник намереностаться на Острове на зиму. Ему хотелось писать снег.

Она осторожно напомнила ему, что снег белый.Он засмеялся, и она испугалась, что сморозила глупость. Но художник тут жепосерьезнел и объяснил, что хочет написать снежные сугробы, освещенные севернымсиянием. Она понимающе кивнула, но все еще чувствовала себя дурочкой.

Когда Руфь обмолвилась, что любит рисовать,художник захотел что-то показать ей. Он повел ее на берег, где у самой водысреди камней стоял мольберт. Смешав на палитре белую и синюю краски, он быстрои смело стал бросать ее на холст. Иногда он помогал себе тряпкой, иногдабольшим пальцем или тыльной стороной ладони.

Руфь внимательно следила за всеми егодвижениями. Она вдруг подумала, что впервые видит, как настоящий художник пишеткартину.

Забыв, что она плохо знает английский, Руфьвдруг разговорилась и засыпала художника вопросами. Почему он смешивает краскиименно так, а не иначе? Какой свет в Лондоне? И почему он не пользуется длянеба чистыми красками? И художник отвечал ей! Он щурился на солнце. Приподнимализношенную соломенную шляпу и потом натягивал ее на уши. Показывал на дедушкиндомишко. На горы. На море и островки. На скалы, на которых сушили рыбу. Наидущие вдали пароходы. В конце концов он показал на свою голову.

И Руфь поняла, что краски меняются у него вголове по мере того, как он пишет. Но ведь так и должно быть! Только овладевкрасками и подчинив их себе, можно написать оригинальную картину.

Время от времени художник широко улыбался. Онбыл живой человек, но ей все равно казалось, что она придумала его себе. Ейстало легче, когда он заговорил с ней. Голос и сандалии, хлюпающие по влажномуприбрежному песку, были настоящие.

Только теперь она поняла, почему дедушка немог жить вместе с бабушкой и детьми. Ведь он должен был построить домишко дляэтого художника! Дедушка знал, что это понадобится Руфи.

* * *

Руфь старалась почаще ходить к художнику.Иногда вместе с Йоргеном, который вел собаку на поводке. Случалось, онаоставалась с Майклом наедине. Если шел дождь, они прятались в дом. В хорошуюпогоду он стоял у кромки воды и писал.