Некоторые из нас видели нечто подобное на курсах вождения. Снимки изуродованных тел, лишенных конечностей или голов, чередуются с кадрами похорон, на которых родственники с красными от слез глазами, еще недавно даже не предполагавшие, что случится нечто подобное, рыдают, кричат и полностью раздавлены горем. Нарезку завершает видео с мальчиком-подростком. Он у себя в комнате. Звук отсутствует. Его голова обрита почти налысо, видна только коротенькая черная щетина, на парне белая футболка. В комнате темно, его лицо нахмурено. Затем без предупреждения он вставляет себе в рот дуло пистолета и нажимает на спусковой крючок. За его головой появляется темная дымка, и он выпадает из кадра. Мистер Сорент переключается на видео, снятое в дошкольной группе, оно по-прежнему стоит на паузе на том самом месте, где он его остановил в прошлый раз. Он перемещает видео на следующий кадр, затем – еще на один. Мальчик все еще парит в воздухе в горизонтальном положении, но теперь он уже ближе к стене. У висящих на стенах детских рисунков края завернулись вверх, к потолку, как будто все они стремятся взлететь. Одноклассники мальчика по-прежнему не понимают, что происходит. Но мы знаем.

Мистер Сорент говорит:

– Не забудьте сделать домашнее задание.

Как-то раз я ждала, когда мама вернется домой. Через час у меня была игра в Детской лиге. На мне была моя белая форма и черные бутсы, а из-под моей бейсболки торчал хвостик. Я была во дворе, прыгала через скакалку. Я не любила скакалки, но мне нравились звуки, которые издавали мои бутсы, когда я опускалась на тротуар. Мне было девять, но когда у меня спрашивали про мой возраст, я утверждала, что мне уже десять. Пришли трое соседских мальчишек, игравших в одной команде, на них была белая бейсбольная форма. Они схватили меня и потащили во двор дома, где жил один из них. Я не особенно сопротивлялась, тем более что они связали мне руки скакалкой за спиной, но немного покричала, показывая, что мне это не очень нравится, тем более, они никогда не рассказывали мне о своих бейсбольных тренировках или играх, потому что я – девчонка. Они привели меня на какой-то странный лесистый участок, к поленнице, засыпанной сухими сосновыми иголками и покрытой паутиной. К одному из поленьев они подвесили за шею на веревке лягушку-быка. Она была большой, как щенок, отчаянно сучила лапками и была вся в паутине и опилках. Скакалка на моих руках стала развязываться, но мальчишки даже не обратили на это внимания. Они велели мне смотреть. И стали кидать камни. У них был пневматический пистолет, и они отстрелили лягушке один глаз. Они по очереди дергали, щипали лягушку и плясали около поленницы в своей ярко-белой бейсбольной форме. Все казалось таким белым. У них был коробок со спичками.

Я оставила развязавшуюся скакалку, похожую на мертвую змею, на траве, вернулась домой и села перед телевизором. Но там не было ничего интересного. Мама пришла домой поздно, и мы пропустили первый иннинг игры. Когда приходила моя очередь быть питчером и бросать мяч, я закрывала глаза перед каждой подачей из страха перед тем, что могло произойти.

Джейк сидит на стуле перед аудиторией. Джейк уже немолод, и у него нет волос. Его лицо напоминает сгнивший фрукт, и он двигается, как марионетка, веревочки которой туго натянуты. Он ухмыляется. Крупные желтые зубы мелькают между его фиолетовыми губами. На нем больничная одежда, бело-голубые носки и коричневые тапочки. Никому из нас не хотелось бы оказаться на его месте. Джейк говорит:

– Спасибо за теплую поддержку родных и друзей, даже если мне не удастся победить болезнь, я все равно останусь в выигрыше. Вы ведь понимаете, о чем я?

Мы не знаем, что он имеет в виду. Даже представить себе не можем. Он продолжает говорить разные высокопарные вещи, впрочем вызывающие к нему симпатию, рассуждает о несгибаемом человеческом духе, про который мы постоянно слышим, его слова вдохновляют нас, побуждают стать лучше, поверить в себя.

Затем мистер Сорент говорит:

– Хорошо, Джейк.

Джейк опускает занавес своих губ на желтые зубы и ссутуливается на стуле, его веревочки марионетки безвольно повисают. Он заявляет нам, что все сказанное им – чушь. Говорит нам, чтобы мы сваливали отсюда куда подальше. Он ненавидит нас всей своей гребаной душой, потому что мы здоровые, молодые и красивые. Он ненавидит нас, потому что мы ждем и требуем от него, чтобы он мужественно переносил свое жалкое существование, в сравнении с которым наша жизнь покажется намного лучше или, по крайней мере, терпимее. Он говорит нам, что мы эгоистичны и он умрет злым и ожесточенным, если ему так захочется, но не будет умирать прямо здесь перед нами, и вообще, пошли мы все куда подальше; он говорит, что ему на нас наплевать и что мы умрем точно так же, как и он. В одиночестве. Прихрамывая, он выходит из комнаты, все его тело дрожит, движения неуклюжи.

Мистер Сорент говорит:

– Посмотрите сюда, – и указывает своей битой. Теперь мы ненавидим эту глупую биту. Нам хочется украсть ее, или сломать, или сжечь. Нам все равно. Бита указывает на экран телевизора, стоящего в углу кабинета, где висят афиши, которые теперь уже не кажутся нам крутыми, скорее, фальшивыми. Их мы тоже хотим уничтожить. Мы хотим все уничтожить. Мистер Сорент по-прежнему указывает своей нелепой битой на видео с летящим мальчиком. Он переключает запись на один кадр вперед. Урок заканчивается.

Я помогаю Лэнсу делать домашнее задание. Всякий раз, когда Лэнс решает очередную задачу, он вздыхает, как папа, словно только что разобрался с самой важной мировой проблемой. Я говорю ему, что пора ко всему этому привыкать. Его брови похожи на пару маленьких гусениц, ползущих по лбу. Мне хочется рассказать ему о лягушке и о том, как я подавала мяч с закрытыми глазами.

Звонит мой мобильный, и Лэнс ныряет в подушки на диване. Он думает, что это весело. На экране высвечивается номер Тома – моего парня, и я забираюсь под подушки рядом с Лэнсом. Лэнс смеется и пытается оттолкнуть меня, брыкается, бьет по голове и груди. Том не звонил мне неделю. Я прижимаю звонящий телефон к уху Лэнса, и притворные крики смешиваются с хихиканьем. На нашем с Томом последнем свидании мы ходили в кино. Мы сосредоточенно смотрели анонсы новых фильмов, а во время сеанса я не разрешила ему засунуть руку ко мне в джинсы. Я сказала ему, пусть лучше сует руку