Трудно сказать, как повлиял бы этот рождественский вечер на отношения Ольги и Джеймса, если бы не Катин телефонный звонок, отвечая на который по-русски Ольга вышла из дома, чтобы не тревожить собравшихся разговором на непонятном языке, если бы не спустилась в сад, залюбовавшись светящимся в темноте аквариумом веранды, если бы не распахнулась от внезапного сквозняка стеклянная дверь.

Но в истории, как известно, не существует сослагательного наклонения. Голос Джеймса она узнала сразу, его собеседника скрывала густая зелень зимнего сада, но говорили они о ней – неудивительно, что прислушавшись к разговору, доносившемуся из глубины веранды, она дослушала его до конца.

Предательство человека, близость с которым означала для Ольги не только – и не столько – интимные отношения, а прежде всего доверие, ошеломило молодую женщину. Захотелось спрятаться, исчезнуть. Прижав к лицу ладони, она тихо прошла в скрытую за бархатными шторами небольшую гардеробную, опустилась на деревянную банкетку.

Услышанное крутилось в голове, словно в барабане стиральной машины, набирало скоростные обороты. В своем праведном негодовании Ольга не захотела признаться даже самой себе, как больно задели ее слова Джеймса. Он так настойчиво добивался ее расположения, казался таким преданным и верным, что она искренне привязалась к этому остроумному, спортивному и элегантному англичанину, с которым они познакомились на дне рождения Режин.

Он никогда не был с нею груб, и ей казалось, что под его постоянной иронией, подшучиванием надо всеми и вся скрывается неравнодушие. Что он просто сдержан и приучен контролировать свои эмоции, а на самом деле добр и надежен. Словом, предполагались нормальные человеческие качества, хотя как-то и не представлялось случая их проверить.

Пилар держала строжайший нейтралитет, опасаясь повлиять на выбор дочери, но ей интуитивно не нравился Джеймс. И ведь права оказалась: иронично-сдержанный и неизменно вежливый заместитель управляющего банком не испытывал глубоких чувств к ее дочери, искренне полагая, что взаимная симпатия, здоровый секс и финансовая независимость являются достаточным основанием для близких отношений. О любви речи просто не было.

Значит, она просто случайная знакомая, которую из милости или по недоразумению (нужное подчеркнуть) допустили на рождественский ужин в достойнейшее семейство? Ну да, сиротка ведь, коих положено пригреть в сочельник.

Какая пошлая ложь, ведь она согласилась поехать только после его настойчивых уговоров, не желая быть – по его словам – причиной его размолвки с матерью! И какое мерзкое слово он подобрал, объясняя отсутствие «серьезных намерений» в ее отношении. Она, видите ли «некомфортный» вариант, словно речь шла о модели водительского кресла в машине, словно она вещь, приспособление для большего удобства в быту! Скрупулезно, по-бухгалтерски перечислил все недостатки. «Гормон любви», видите ли, в ней бурлит с излишком! Получалось, что в ней слишком много жизненных сил и эмоций. Подсохнуть, что ли, она должна, чтобы годиться в жены?

А напоследок представил ее, как это теперь принято говорить – лицом с ограниченными возможностями, проще психопаткой какой-то. Вот дрянь псевдо-джентльменская! Он ведь, по сути, был единственным человеком, которому она рассказала о том, что ей пришлось пережить в Москве после разговора с Домском, о том, как ее тронуло участие Кати и ее матери, как захотелось чем-то помочь им, чтобы хоть как-то отблагодарить их за такое отношение.

Вспомнила, как он внимательно слушал, кивал, соглашаясь. А думал, получается, о том, что она ненадежна как партнер, так как поддается эмоциям. Лицемер поганый! Жениться ему, видите ли, нет смысла. Да она и не собиралась за него замуж выходить! Тем более, если для него чувства значения не имеют и он готов сексуально-ублажаться без ограничений. Б–н, одним словом.

Нет, больше ни одной минуты в этом доме, в его компании она не останется. В гардеробную удалось пройти незамеченной. Отодвинув не пускавшую в дом холод тяжелую кожаную штору, вгляделась. Гости подтягивались в столовую, смех, шум голосов, тонкое позвякивание бокалов, шуршание оберточной бумаги, и нежная мелодия музыкальной шкатулки в гостиной – приятная, полная удовольствия атмосфера праздничного ужина, которую Ольга решила не нарушать. Благо, формула «уйти по-английски», т. е. не привлекая к себе внимания, не прощаясь в данном случае была совершенно уместна.

Стараясь унять непрекращающуюся дрожь (в минуты волнения давала о себе знать травма от землетрясения, полученная в далеком детстве), она достала из сумки мобильник, заказала такси, попросила диспетчера поспешить: «Побыстрее, пожалуйста. На поезд опаздываю».

Времени до последнего поезда в Женеву оставалось в обрез. Плотно застегнув шубу и накинув капюшон она направилась к двери, но ее остановил удивленный возглас Джеймса – Ольга! Что случилось? Куда ты направилась?

Ольга не спеша развернулась, сделав усилие, приветливо улыбнулась.

– Да вот заправиться надо срочно – окситоцин закончился.

– О чем это ты? Какой окситоцин? – на лице Джеймса сквозь ровный загар горнолыжника (ну какой уважающий себя иностранец не катается в Швейцарии на горных лыжах!) медленно проступал легкий румянец. Неужели она слышала его разговор с дядей? Вот досада! Джеймс делано хохотнул.

– Какие пустяки… Просто фигура речи. Не понимаю, как ты можешь серьезно воспринимать пустую светскую болтовню с этим стариканом? Из-за какой-то глупой фразы устраивать сцены – не вижу в этом никакой логики. Ну, хорошо. Все забыто, мы друзья? Он протянул руку, сделал вид, что хочет помочь ей снять шубу.

– Не трогай меня! – Ольга еле сдерживалась, чтобы не оттолкнуть Джеймса. Даже извиниться не пытается! Хотя о чем это она? Ведь извиниться означает признать свою вину, а в его цивилизационном коде раскаяние не предусмотрено.

Судорожно вздохнув, скинула капюшон. Глаза вспыхнули ярко-зеленым цветом, как бывало всякий раз, когда она испытывала физическую боль. В висках стучало, хотелось накричать на него, затопать ногами, швырнуть ему в лицо сумку. Рука, сжимающая сумку, предательски дрожала. Заметив это, Джеймс презрительно улыбнулся, пожал плечами.

– Боже, сколько эмоций. Неужели нельзя обойтись без мелодраматических сцен?» В его лице не было ни сожаления, ни участия. Стоял прямо, расставив ноги и заложив за спиной руки, совершенно спокойно глядя на ее как на незнакомого человека.

Ольга опомнилась. «Ты перед кем унижаешься – сказала сама себе – Перед кем душу рвешь?» Распрямила плечи так, что лопатки свело, небрежно отбросила назад волосы. Вынула зазвонивший телефон, поблагодарила приехавшего таксиста. Опустив телефон в карман шубки, не спеша смерила взглядом бывшего близкого друга.

– О чем ты? Какие сцены? К сожалению, приходится уезжать – в квартире охранная система сработала. Надеюсь, мой отъезд не помешает вам хорошо провести время. Счастливого Рождества». – На мгновение задержалась, позволяя Джеймсу отодвинуть тяжелый засов и распахнуть перед ней дверь. И шагнула вперед, в тихую и долгую рождественскую ночь.