* * *

«Завтра обязательно позвоню. Надо только уточнить разницу во времени, а то разбужу девушку посреди ночи, спросонья сердится будет» – представив себе потягивающуюся заспанную Ольгу, Сергей почувствовал внутри приятное жжение. Закинув руки за голову, он по-мальчишески лихо прокатился на кресле до двери своего просторного, полностью функционального кабинета. Никаких ковров, никаких артефактов, только черно-белые фотографии буровых платформ и кадка с колючей пальмой «Dracaena draco» – огромной, весьма сибирской по суровости своего вида. Мраморную композицию, купленную когда-то в Лизиной галерее, из кабинета перенесли в холл, где, по мнению ее владельца, она смотрелась более выигрышно.

Давно собирался позвонить, но в декабре не стал, так как возможности вырваться не было никакой, а обещаниями своими он никогда не раскидывался. Привык выполнять. Да и работы в начале года было невпроворот, а вот сейчас можно было на несколько дней отлучиться. Задержался на легкомысленной последней фразе, потер рукой затылок. «На несколько дней отлучиться!» Мотыльком туда-сюда пропорхнём… Кого обманываем, Серега? Ведь с первой встречи, с момента как увидел Ольгу, заглянул в эти прозрачные глаза с дрожащей на ресницах слезинкой, понял, что пропал. Что влип по самую макушку. Что стоит перед ним она, та самая, которая ему предназначена, и что, кроме нее, ни одна женщина в мире ему просто не нужна. За ней и еду.

Почему оставил ее тогда в аэропорту, не стал сразу искать? Ведь знал, как зовут, где живет. Суетиться не надо потому что. Знал, что встретятся снова, знал, что будет его женой, только не знал когда. Сейчас знаю. Пора. «Вот такой я фаталист по жизни» – отвечая самому себе, наклонился, поправил запутавшийся провод. Размышления прервал стук в дверь.

– Войдите – откликнулся он и в кабинет зашла референт Вера Сергеевна, гладко причесанная, в ладно сидящем на ее полноватой (все-таки за 50 перевалило) фигуре – сером костюме, ну просто безупречный секретарь из советских фильмов начала 60-х.

– Сергей Николаевич, вам несколько раз звонили от губернатора. Говорят, по личному вопросу. Я не стала отвечать из приемной, там народ сидит. Переключать?

Просьба была личная, а сам вопрос носил весьма производственный характер: речь шла о том, чтобы восстановить на работе уволенного начальника отдела снабжения. В крайнем случае, просили отделаться административным взысканием, ведь, по словам звонившего, «нарушение не самое серьезное. Ну, ошибся человек с выбором спецодежды, хотел покрасивее, помоднее ребят одеть, чтоб в бренде фирма была. Повелся на рекламу – с кем не бывает?»

Сергей еле сдерживался, чтобы не перебить просителя. Как и все настоящие производственники, он не переносил телефонное право, но все же попытался донести до лица из аппарата, явно несведущего в работе буровиков, что значит для рабочих спецодежда. Лицо из аппарата понимания не проявило, и в трубке прозвучало угрожающее пожелание «крепко подумать, прежде чем из-за пустяка хорошему человеку карьеру рушить». И тогда Сергей Николаевич Апраксин взорвался:

– Пустяка, говорите? Как мог грамотный хозяйственник это шмотье гламурное закупить? В нем не только под штормовым ветром работать, в нем автобуса на трассе не дождешься, через полчаса окочуришься. Пусть он этот бренд себе… покосился на стоящую у двери Веру Сергеевну – в ухо засунет! И, перейдя на нейтрально-доброжелательный тон, добавил – Пусть деньги вернет и вахту в своих брендовых вещах отработает, тогда может и восстановим.

Глядя на ощетинившиеся зеленые пики «Dracaena draco», невесело подумал: «Ну все, теперь кляуз не оберешься, жди комиссий с проверками. Видимо своего человечка задел. Господи, как же они работать мешают, только под ногами путаются! Но подготовится надо». С досадой захлопнул крышку ноутбука, попросил Веру Сергеевну пригласить юриста и старшего бухгалтера. Да, и еще ответственного за противопожарную безопасность. Жаль, что Исмаил в отъезде. Верный друг и заместитель, имел репутацию непревзойденного мастака по работе с проверяющими.

О звонке Ольге он, честно говоря, забыл.

* * *

Нет, нет, надо срочно что-то делать. Ольга понимала, что у нее не хватает сил, чтобы справиться с надвигающейся тоской. Она расползалась биомассой, жидкой, но липучей, выползала к вечеру и упорно возвращалась, несмотря на все попытки ее прогнать. Хотя внешне год начался благополучно: с работой справлялась, домой возвращалась поздно – то гастроли кубинского джаза, то премьера в местной опере, то дни рождения или новоселья приятелей. По воскресеньям, после службы старалась подольше задержаться в русской церкви – в старом храме шел ремонт, лишняя пара рабочих рук была очень кстати. Обменивались новостями с уехавшей в Штаты Режин, переписывались с Катей, иногда созванивались, но других известий из России не было.

«Каких известий ты ждешь? – спрашивала она себя. – Эта мимолетная встреча, этот вечер в ресторане – ты что, девочка-подросток, чтобы надеяться на продолжение? Что это было? Да ничего особенного, просто интерлюдия, проигрыш между событиями ее поездки. Давно пора перестать об этом думать» – убеждала она себя по пути домой, скользя рассеянным взглядом по витрине стильного итальянского бутика.

Отсутствие машины вернуло Ольге вкус к пешим прогулкам, но если раньше она бы не упустила возможности зайти и просмотреть новинки, то теперь ее даже пугало собственное безразличие. Гимнастика, холодный душ по утрам и травяная ванна вечером, беговая дорожка перед телевизором, питательная сыворотка на тщательно очищенную кожу – от раз и навсегда установленных правил она не отступала, но жизнь как-то померкла, наступающий день воспринимала как обезжиренный соевый творог на завтрак –надо съесть, потому что так надо.

Она-то думала, что разрыв с Джеймсом поможет ей вновь обрести себя, прежнюю Ольгу Руис Прадо – уверенную в собственных силах, спокойную, ни от кого и ни от чего не зависящую. Ведь это была ее инициатива, это она сказала: «Давай не будем какое-то время встречаться», когда он, выждав три недели, все-таки приехал к ней домой. Спокойный, вежливый и, как всегда, непроницаемый. Постояли в прихожей, разговора не получилось, да и говорить, собственно, было не о чем. Перед ней стоял совершенно чужой человек приятной внешности, не пытавшийся даже скрыть свое равнодушие, хотя и не желающий отказать себе в привычном и удобном времяпровождении. Джеймса их прохладные отношения вполне устраивали, но ради чего она должна соглашаться на его условия?

Когда Ольга заперла за ним входную дверь, то почувствовала какое-то странное облегчение. Словно был на шее шарф –стильный, дорогой, вроде бы невесомый, силуэт хорошо держал, а вот размотала его, сняла с шеи – и дышать стало легче. Верно, последующие дни доказали – наступило облегчение, но это была легкость надувного шарика, плавающего в воздушном океане «без руля и без ветрил».

В характере Ольги было другое. Воздухоплаванием она особо не увлекалась, но если бы пришлось, то в воздух поднялась бы рулевым в корзине шара, предварительно рассчитав воздушные потоки и держа руку на рычаге газовой горелки, регулируя высоту полета. А сейчас что? Все валится из рук, словно расшатался стержень, на котором держалась ее жизнь, и ей никак не удается собрать паззл повседневности, элементы не сходятся краями, скользят и расползаются. И она снова и снова оказывается на обочине размеренной и накатанной колеи привычного женевского существования. Вновь и вновь она пыталась взять себя в руки, нараспев читая вслух любимые горделивые строчки Блока: «Я сам свою жизнь сотворю, и сам свою жизнь погублю…»