С неожиданной для ее веса легкостью Ольга вскарабкалась пополкам, одновременно служащим ступеньками. Откинула люк и забралась на пыльныйчердак, на котором никто, кроме нее, никогда и не бывал. Только дед иногдазакидывал сюда старые вещи, которые выбросить жалко, а в доме они мешают. Околоокна здесь зарастало пылью ветхое кресло, а возле него припадал на одну ножкуплетеный столик, который Катерина упросила оставить на всякий случай: уж оченькрасивая вещь и сделана добротно.

Но ни столик, ни кресло Ольгу не интересовали. Балансируя побалкам, она подошла к окошку, выходящему на улицу, и с приятным волнениемпоискала знак. Знака не было. Воодушевление, появившееся было на лице девочки,пропало, сменившись гримасой разочарования.

«Он же обещал, что сегодня будет знак», – подумала онаи еще раз внимательно осмотрела дом напротив, что, конечно, было глупо – знакза две секунды не появился. Зло скривившись, Ольга вернулась к люку, выругаласьсквозь зубы так, как ругался иногда Кирилл, когда не слышали старшие, и полезлавниз.

Перчатки лежали на столе. Ольга с отвращением посмотрела наних и вдруг схватила и швырнула в стену. Вот вам, а не прополка! Может, онпросто забыл про знак? Точно, забыл! Про встречу помнил, а про знак забыл. Зряона сердится, он наверняка ждет!

Радуясь своей догадке, Ольга выскочила на крыльцо, сунуланоги в разношенные босоножки и выскользнула за калитку. Пробежала до околицы,чтобы скорее удрать подальше от дома, а затем пошла потихоньку. Жара уже спала,но идти по песку все равно было тяжело, а путь ей предстоял не самый близкий.

Светлана Царева дошла до поля, про которое говорила ей мать,и убедилась, что васильков здесь и впрямь не счесть. Даже рвать не жалко, хотяобычно Светлана не любила срывать полевые цветы. Васильки, конечно, стоялинедолго, но Егорка, кажется, и в самом деле смотрел на них с удовольствием –взгляд долго не отводил, даже пальцами на левой руке начинал подергивать.Правда, когда она подносила к его пальчикам синий цветок – не брал. Но и такоймалости, как долгому взгляду, она радовалась – значит, хоть в чем-то правоказался тот врач, к которому с таким почтением относилась мать. Может,окажется прав и в большем?

В глубине души Светлана не верила, что сыну станет лучше.Что ни делали они с матерью – все было напрасно: и массажи, и молитвы, и походыпо врачам бесконечные. Раньше, до того случая, она надеялась, что в концеконцов все будет хорошо, что благодаря их общим усилиям Егор если и непоправится, то хотя бы говорить начнет: ей очень хотелось, чтобы он заговорил –даже больше, чем если бы пошел. Чтобы хоть иногда говорил «мама», смотрел нанее, а не сквозь. Господи, как же она мечтала об этом раньше, и плакала, имолилась, пусть и без веры…

А потом наступил переломный момент – когда она поняла, чтоничего не изменится. Говорят же люди: «судьба», вот у нее и выпала такаясудьба, и ничего тут не поделаешь. Так и придется жить ради Егора, без всякихпросветов впереди, без надежды на счастье. И когда Светлана это поняла – вдругстало легче. Словно половину груза скинула с плеч, и если раньше тем грузомпригибало ее к земле, ни вздохнуть нельзя было, ни шагу ступить, то теперьпотихоньку, по маленькому шажочку, начала она жить, вокруг оглядываться, клюдям новым присматриваться. Конечно, сравнить новую жизнь с прежней, «доЕгора», как Светлана это называла, было нельзя, но она уже и поняла, чтопрежней жизни никогда не будет – судьба у нее такая, отпустил ей кто-тодвадцать девять лет пожить, а потом мучиться. Ну что ж, некоторым и меньшедается.

Нарвав небольшой букет, Светлана побрела обратно. Хотелосьеще прогуляться, дойти до озера, окунуться в синюю воду, но мысль о матери недавала сбежать даже на полчаса. Светлана всегда признавала, что мать сильнееее, и раньше даже пыталась бороться, протестовать. Но с определенного времениперестала: мать своими поступками доказала, что она и в самом деле сильнее,правильнее. Так что вся Светланина прогулка была – до поля и обратно. Хорошобы, чтоб кто-нибудь по дороге встретился: хоть парой слов перекинуться…

Только Светлана так подумала, как в десяти шагах впередииз-за кустов вынырнула женская фигура. «Минут пять поболтаю, не больше», –решила Светлана, тщательно дозировавшая свое общение. Если не пять, а десятьминут, то мать может обидеться – «гуляла в свое удовольствие, пока я дома сЕгором страдала!» А существовать рядом с обидевшейся, ушедшей в себя матерьюбыло невыносимо.

К большому Светланиному разочарованию, женщина, шедшаянавстречу, оказалась всего лишь девчонкой лет пятнадцати-шестнадцати, толстой инеопрятной. Подойдя поближе, Светлана вспомнила ее: семья девочки жила черездом. Их собственное хозяйство было большим, прочным, и дом основательно смотрелна улицу не тремя узкими запыленными окошками, как в их снятом на лето домишке,а пятью широкими окнами, расчерченными широкими белыми рамами. Маленькоеквадратное окошко подсобной комнаты было шестым. Светлана помнила, что в томдоме трое детей: совсем взрослый парень – высокий, худой, с туповатым соннымлицом, маленькая бойкая девчушка, ровесница Егора, и эта девочка-подросток.«Надо же, какие они все разные», – подумала Светлана, подходя к девочке иожидая, что та поздоровается.

Но вместо приветствия девчонка уставилась на Светлануголубыми глазами чуть навыкате, глупыми и нагловатыми, и спросила резкимголосом:

– Вы что, ждете кого-то, что ли?

– Нет, – немного растерялась Светлана и отвопроса, и от интонации, и от общей манеры девочки держаться.

– Врете, – так же решительно заявила Ольга. –Вообще-то врать нехорошо, вы знаете?

– А со взрослыми нехорошо так разговаривать, тызнаешь? – вскинула брови Светлана.

Но ее беспомощное «со взрослыми так нехорошо» не произвелона девочку никакого впечатления. Она по-прежнему не сводила со Светланы глаз, ивзгляд ее был женщине неприятен. «Сглазит еще», – мелькнуло у нее вголове, хотя ни в какой сглаз Светлана не верила.

Ольга молчала, зло рассматривая незнакомую тетку. Вообще-тотетка была знакомая, Ольга видела ее пару раз в деревне, но где – не моглавспомнить. Да и неважно – очередная дачница приехала, хочет поразвлечься.«Пусть только попробует на чужое покуситься! – с угрозой подумала Ольга. Имысленно прибавила слово деда: – Шалава!» По правде сказать, женщина, стоявшаяперед ней, на шалаву была не похожа – губы не накрашены, глаза не подведены, и держитсяона не по-боевому, как Любка рыночная, а словно рыба снулая. И голос тихий. Насекунду Ольга даже усомнилась в том, что женщина пришла сюда за тем же, за чеми она, но в следующую секунду обругала себя за глупость: а зачем же еще? Невасильки же собирать, хотя у нее в руках целый букет васильков. Нет, цветочки унее для отвода глаз, для дураков вроде Кирилла. Ладно, она ей покажет отводглаз.

– А вы знаете, что здесь, в поле, змей много? –по-прежнему нахально спросила она, так что Светлана не могла понять, шутитдевочка или говорит правду. Она была, похоже, придурковата, как бываютпридурковаты деревенские дети, растущие без присмотра.