Собственно, программа была проста и на первый взгляднезамысловата – следовало отловить оперативников, которые снова приедут вИгошино рано или поздно, и постараться разузнать у них максимум информации поубийству Ледяниной. В том, что оперативники появятся, Бабкин, сам бывший опер,ни на секунду не сомневался – опросить всех жителей Игошина в прошлый раз ониточно не успели. Бабкин легко сходился с людьми и сейчас искренне надеялся, чтооперативники окажутся вменяемыми мужиками и не станут растопыривать пальцывеером перед незнакомым частным сыщиком.

Утром он вышел из дома рано – Макар спал, тетушка Дарья хлопоталав огороде. По деревенским меркам было уже позднее утро, но Бабкин не знал,когда вздумают приехать оперативники, и решил перестраховаться. Теперь он стоялперед домом, скептически оглядывая пустую улицу, и размышлял о том, что такможно проторчать тут до вечера.

Конечно, по-хорошему нужно было пройтись по Игошину из концав конец и найти машину оперативников. Но Бабкин неожиданно для себя самогонаправился к дому Вероники, негромко постучал в окно и, не дождавшись ответа,открыл калитку, которую Егоровы никогда не запирали на засов, а всего лишьнакидывали маленький крючок.

На веранде было тихо. Не кричали дети, не громыхала посудойхозяйка, и Сергей невольно подумал, что здесь не скоро будет так же весело ишумно, как раньше. «Самый темный час», – вспомнились ему слова Вероники, ион поморщился, представив ее тогдашнее несчастное заплаканное лицо исобственную слабую попытку утешения. «Красивые слова это все – про рассвет итемный час, – подумал он. – Посадят Дмитрия, и никакого света у егожены и детей больше не будет. А будет разрушенная, страдающая семья».Неприятная мысль кольнула его: «Ты сам всегда считал, что убийца должен понестинаказание. Вот он, убийца, и вот оно, наказание. Справедливо?» Он не сталотвечать на собственный вопрос.

За крыльцом послышался стук и звук льющейся воды. Обогнувдом, Бабкин увидел Машу, плескавшуюся под примитивным стареньким рукомойником,которым сами Егоровы давно не пользовались – предпочитали умываться из-подкрана на кухне. Рукомойник часто оставляли открытым, и в дождь он наполнялсяводой до самых краев.

Маша плескалась с удовольствием, разбрызгивая воду, и дажене заметила Сергея, остановившегося в двух шагах от нее.

– Доброе утро, – наконец сказал Бабкин, обращаяськ ее шее, на которой под линией рыжих волос, убранных наверх, виднелся вьющийсязолотистый пушок.

Маша дернулась, резко обернулась и выпустила набранную владони воду.

– Нельзя так людей пугать! – укоризненно выдохнулаона, выпрямляясь. – Доброе утро, Сергей.

Утром Маша порадовалась, что встала раньше всех, потому чтособиралась написать в тишине сценарий. Но сейчас, стоя перед Бабкиным, онапочувствовала себя неловко. «Ресницы не накрашены… – мелькнуло у нее вголове. – Я сейчас на моль похожа. Умытая моль – замечательно». Настроениеу нее слегка испортилось, потому что для этого мужика, который явно пришел,чтобы поговорить о деле, в которое она же его и втянула, ей хотелось выглядетьхорошо. Господи, да что там лукавить – не хорошо ей хотелось выглядеть, апрекрасно! Так, чтобы он взглянул – и у него что-нибудь замерло. Как там пишутв современных женских романах? «Сердце у него замерло, а то, что он считалдавно замершим, наоборот, отмерло и дало о себе знать…» Чем же оно дало о себезнать, интересно? Покалыванием? Ладно, пусть будет так: «… дало о себе знатьпокалыванием».

– Что смешного? – удивленно спросил Бабкин, когдаМаша вдруг расплылась в идиотской улыбке.

– Не обращайте внимания… то есть не обращай, –попросила она, стараясь переключить мысли на что-нибудь другое с той веселойпохабщины, которая ей представилась. – Это у меня профессиональный дефект:некоторые ситуации я начинаю как бы записывать в голове. Ну, проговариватьмысленно словами. Потом оно всплывает, когда я сценарий начинаю писать, –покривила она душой.

Бабкин смотрел на ее раскрасневшееся лицо и понимал, чтонужно немедленно начать говорить о расследовании, но в голову приходилосовершенно другое. Глаза у Маши были спросонья слегка раскосые, а губыприпухлые. И никакой косметики на лице. Ему это очень понравилось, потому что можноне бояться смазать липкую помаду, чего всегда так боялась его бывшая жена, иможно…

– Завтракать с нами будешь? – перебила Маша егомысли. – Я творожники испеку.

– Нет, спасибо, – покачал он головой. – Я,собственно…

Что «собственно», он не успел договорить, потому чтопослышался звук открываемой двери, и сонный голос громко сказал с крыльца:

– Мам, я есть хочу! А с кем ты там разговариваешь?

– Ладно, я пойду, – торопливо сказал Бабкин идвинулся к калитке. – Вечером увидимся. Да, как там Вероника? –вспомнил он.

Маша немного подумала, прежде чем ответить.

– Плохо, – честно сказала она в концеконцов. – Только из-за детей держится.

Сергей понимающе кивнул и скрылся за углом дома.

Поговорив с экспертом, Забелин нажал «отбой» и сразу набралновый номер.

– Валера? – спросил он. – Слышь, Валер, тыеще не в Игошине? Когда доедешь, зайди к Егоровым и скажи, что они могутзабирать тело из морга.

Валера начал говорить про экспертизу, и Забелин раздраженноотозвался:

– Да чего там ее делать, ту экспертизу? Готова она,сказано тебе. И так все понятно. Да, как и говорили, задушили ее. В общем, всепонял? Выполняй.

Вероника никак не могла сосредоточиться. Последние два дняона начинала одно дело за другим и тут же бросала. Большой поддержкой оказаласьИрина, и Вероника была очень благодарна дочери – та взяла на себя Димку, ивместе с Костей они развлекали его, как могли. «Боже мой, у нее же скороэкзамены! – в ужасе вспомнила Вероника. – Это невозможно!»

Она не уточняла, что именно невозможно, потому чтоневозможным было все: и страшная смерть матери, и арест Мити, и все ее терзанияи сомнения, из-за которых она не могла заснуть ночью. Снова подумала: «Как тамМитенька, бедный?» – и опять чуть не расплакалась, но вовремя взяла себя вруки. Навстречу по тропинке шла Маша, и предстояло обсудить с ней очереднуюпроблему.

– Вероника, здесь и думать не о чем, – недоуменносказала Маша, выслушав ее. – Поезжай в город, похоронишь… – она чутьбыло не сказала «маму», но спохватилась и исправилась: – Похоронишь ЮлиюМихайловну, через два дня вернешься.

– Ты думаешь, мне хватит двух дней? – Верониканикогда не занималась похоронами и даже представить не могла, что ей предстоитделать.

– Конечно, – кивнула Маша, беря подругу под руку.От прикосновения ее крепкой руки Вероника почувствовала себя немноголучше. – Позвонишь в похоронную контору, телефон узнаешь в справочной,дальше они сами все расскажут. Денег я тебе дам.