Эта успокаивающая, казалось бы, мысль неожиданно вызвала обратный эффект: если это не мыши, то кто тогда прячется в темноте?

– Э-эй, – дрогнувшим голосом протянул Юрка, – есть тут кто?

Никто не ответил, но шорохи затихли. Юрка немного успокоился, но затем в темноте появилось слабое, едва заметное мерцание. Казалось, из глубины кладовки на него смотрели чьи-то глаза. Чьи? Конечно, не чудовища, их не бывает. Однако прямо сейчас Юрке почему-то казалось, что в непроглядной темноте этой кладовки могло притаиться что угодно!

А затем послышалось какое-то зловещее сопение, с нотками рычания и присвиста. Воображение услужливо нарисовало картину бешеного пса с мерцающими глазами и оскаленными клыками.

Юрка изо всех сил старался убедить себя, что, конечно же, в школьной кладовке неоткуда взяться бешеному псу. Да и не только бешеному, а вообще какому угодно. Довод звучал логично, мозг с ним полностью соглашался, вот только сердце все равно колотилось как сумасшедшее, а по спине ползли ледяные мурашки ужаса.

Сжавшись в комочек и стараясь даже не дышать, Юрка настороженно прислушивался к пугающим звукам и вглядывался в темноту. Это сопение – оно приближается? А мерцающие глаза? Где они?

Казалось, страшнее уже стать не могло, но когда к сопению прибавился тихий, пробирающий до самых костей скрежет, Юрка познакомился с новым уровнем страха.

Юрку никто и пальцем не тронул и не сказал ему ни слова, но так жутко ему еще никогда в жизни не было! От напряжения заныли зубы, и ужасно захотелось в туалет. Бежать некуда, звать на помощь некого. Кто бы там ни прятался в темноте, Юрка полностью в его власти, с ним сделают все, что захотят, и он бессилен им помешать…

Что-то щелкнуло прямо над его головой. Он зажмурился и приготовился сам не зная к чему.

– Будь хорошим мальчиком, Юра, – услышал он зловещий шепот.

Юрка даже не понял, что донесшийся до него громкий звук – это щелчок замка и что дверь открыта, можно уходить. А позже не услышал и звонка на перемену. Он сидел, прижав к себе колени, и смотрел в одну точку.

Таким его и нашла уборщица, тетя Света. Юрка не реагировал ни когда она его о чем-то спрашивала, ни когда проводила рукой перед глазами, ни когда трясла за плечо. Тетя Света подняла его на ноги, и он сразу же упал; оказалось, у него были связаны шнурки на кроссовках.

Из школы Юрку увезли на скорой.

Кристину поселили в трейлер, где, кроме нее, жили еще четыре девушки. Одной из них оказалась розоволосая ассистентка метателя ножей, а кем были остальные обитательницы, оставалось только гадать.

Внутри трейлер чем-то напоминал комнату общежития: кровати, компактная кухонька, тесная обеденная зона и даже встроенный под потолок телевизор. За перегородкой в самом хвосте – крошечный, словно в салоне самолета, туалет и пара узких шкафов.

Но мебель и расположение – это последнее, на что обратила внимание Кристина, потому что в первую очередь в глаза бросались обилие красочных цирковых афиш, которыми были увешаны все стены, и протянутые под потолком гирлянды с лампочками. Обстановка театральной гримерки несколько оглушала и подавляла: как здесь вообще можно жить?

Возле каждой кровати стояло трюмо с большим зеркалом с яркой профессиональной подсветкой. Кристине потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что трюмо – это не дань тщеславию здешних обитателей, а рабочая необходимость; именно перед такими зеркалами и накладывают грим перед представлением.

Одно трюмо пустовало и этим ярко выделялось среди остальных, заваленных баночками, бутылочками, тюбиками и кистями. Оно будто кричало Кристине: «Я твое!» – и одним только этим вызывало у нее отторжение. Оно же четко указывало на спальное место; впрочем, Кристина и без него бы угадала, какая кровать предназначена ей, потому что на ней лежали аккуратная стопка постельного белья и свернутое рулоном одеяло.

Усевшись на кровать с ногами, Кристина обхватила руками колени и уставилась в окно, за которым проплывал удручающе однообразный пейзаж: поля и леса, леса и поля.

На койку подсела одна из девушек. У нее были русалочьи зеленые глаза и очень милая улыбка, которая сразу располагала к себе… и сильно отличалась от враждебных взглядов, которыми встретили Кристину циркачи этим утром.

– Привет, новенькая. Как зовут?

– Крис, – ответила Кристина. Все, теперь она будет называться только так.

– Это тебе цирк дал такое имя? – уточнила девушка.

Настроения разговаривать ни с кем не было, но Кристина сделала над собой усилие. Если она застряла тут надолго – а, похоже, так оно и есть, – хочешь не хочешь, но придется налаживать контакты. И лучше выстроить хорошие отношения, чтобы в новом коллективе не вышло опять как в школе. Сейчас ей первыми идут навстречу, и нужно пользоваться этой возможностью.

– Вообще-то мама с папой, – хмыкнула Кристина.

Смех собеседницы рассыпался вокруг маленькими колокольчиками.

– Ну это понятно. Но теперь ты в «Колизионе», и прежней тебя больше нет, а значит, и прежнее имя можно забыть. И привыкать к новому. Так как тебя назвали? – спросила она и терпеливо пояснила, не дождавшись ответа: – Ты сегодня ночевала в фургоне, у входа которого висела доска. На ней должно было быть написано твое новое имя.

«Далась им эта доска!» – фыркнула про себя Кристина, а вслух повторила то, что уже говорила Графине:

– Ну да, было там несколько. Но я их стерла и написала свое.

На лице девушки появилось замешательство.

– Как это – написала свое?

– Да просто – мелом.

– И что дальше?

– А что может быть дальше?

– Оно так и осталось на доске? – продолжила допытываться девушка.

– Последний раз, когда я видела, – да, – медленно ответила Кристина, вспомнив, как сначала Графиня, а потом и она сама пыталась стереть имя, которое сама же и написала чуть раньше, но ничего не вышло. Это воспоминание тревожило – как и все вокруг, так сильно выходящее за рамки привычного.

– Любопытно, – протянула собеседница и обменялась взглядом с другими девушками, которые хоть и сидели каждая на своей кровати, но внимательно прислушивались к разговору.

– Я что-то сделала не так? – нахмурилась Кристина. Она уже поняла, что как-то напортачила с доской, но вот как именно?

– Вообще-то никто еще не сохранил в цирке свое прежнее имя. Обычно все новенькие без вопросов принимают имя, которое им дается, – и все.

– Ну, я как бы не совсем сохранила. Во всяком случае, не полностью; половину имени я потеряла, – со смешком уточнила Кристина. – А кто их вообще пишет, эти имена?