В тринадцатый день рождения Бриджит я гнался за ней через весь парк. Она не хотела звать меня в компанию своих друзей, хотя половина из них были нашими общими друзьями. Но нет, она хотела погулять с ними одна, без надзора старшего брата. «Тебе к нам нельзя», – сказала она и убежала. И я тут же с глупым бесовским упрямством решил догнать ее – просто так, назло.

Бегала она быстро. Некоторые ее друзья тоже, особенно легконогая Лиза, способная обогнать почти кого угодно. Но никто из компании не жаждал избавиться от меня так, как Бриджит, поэтому они постепенно отставали, кучкуясь между клумбами и наблюдая за погоней. Бриджит неслась со всех ног, вот только они были короче моих, и я довольно быстро ее догнал. Она тут же накинулась на меня, возмущенно ударила обеими ладонями в грудь.

– Какого хрена! Я же сказала, не смей ходить с нами!

– Ну попробуй помешай мне.

– Я все маме расскажу!

Мою маму звали Келли. Ее девичья фамилия была Петерсон, и, выйдя замуж, мама не стала ее менять. Но у нас с сестрой фамилия вовсе не Рен, а Харт. Просто на заднем дворе нашего дома в маленькой старой дуплянке гнездились крапивники[3], и мы каждое лето наблюдали и ухаживали за птенцами. Покинув Кийстром, я решил в память о прошлом взять себе такой псевдоним. Нашего отца звали Дэвид, но мама его называла Рыжий, за цвет волос. Сама она была блондинкой, и мы с сестрой оба волосами пошли в нее. Но вот овалом лица оба были точной копией папы. Так, по крайней мере, все говорили. У меня не осталось ни одной фотографии родителей. Я ничего не взял с собой из дома, кроме неясных, блекнущих воспоминаний.

Я помню, мы с Бриджит еще долго орали друг на друга и успокоились, только когда вмешался отец. А вот все остальное почти стерлось из памяти. Я забыл даже, что именно мы друг другу наговорили. Вспоминается только лицо сестры, зареванное, красное. Еще бы – я испортил ей день рождения.

А, нет, все-таки вспомнил: Бриджит в запале крикнула, что лучше б я умер. А я в ответ ляпнул, что лучше бы она никогда и не рождалась.

* * *

В горле стоял комок, который не получалось проглотить. Я машинально потянулся вытереть глаза, но кожа под пальцами была сухая.

Головную боль я уже просто не замечал – привык. Потому что боль ощущаешь при изменениях, а в моем состоянии не менялось ничего. В какой-то момент треснула губа, я ощутил на языке кровь. Тоже жидкость, вот только ею жажду не утолить.

Сбежав от своих спутников, я совершил ужасную ошибку. Гранаты-то я с собой захватил, чтобы защититься, но ни еды, ни воды не было. Как и представления, куда дальше идти. Если б я хоть на миг остановился и подумал, то сообразил бы, чем это может кончиться. Но нет, приспичило рвануть куда глаза глядят. А все дух противоречия… Бенни вечно твердил: однажды он меня погубит.

И вдруг я уловил движение внизу, на полу: что-то маленькое метнулось вбок, прочь от луча фонарика, и скрылось в темноте. Рефлексы уже настолько притупились, что я запоздало вздрогнул и, покачнувшись, чуть не упал. Занес руку с фонариком, чтобы, если кто-то нападет, треснуть его по черепу.

Но никто так и не напал. Я постоял, шатаясь, словно на ветру, потом снова направил фонарик на пол. Луч протянулся далеко вперед, и что-то опять шарахнулось от него в темноту. Но на этот раз я разглядел: таракан.

Первое живое существо, которое я здесь встретил после того, как оставил Огнеглазку и Индиго добивать тех тварей. Тупо пялясь вслед таракану, я вдруг сообразил: даже насекомые не могут выжить без воды.

Круто развернувшись, я двинулся за ним.

29. Таракан

Теперь я искал не воду, а тараканов. Тот, первый, довольно быстро юркнул куда-то, но постепенно стали попадаться еще и еще. Они разбегались от луча фонарика, шурша в темноте хитиновыми лапками.

Наконец донесся желанный звук, очень слабый и такой неуместный здесь, в тишине мертвого корабля: где-то капала и журчала вода. Забыв про тараканов, я пошел прямо на этот звук, уже невзирая на опасность повстречать манекен. И в конце концов нашел его источник: старую раковину с выломанным смесителем. Из дыры, где он был, тонкой струйкой стекала вода. Разливалась по полу, оставляя белесые разводы на древней плитке. Я опустился на колени рядом, положил фонарь на пол, подставил под струю сложенные чашечкой ладони, наклонился и пил, пил, пока хватало духу. А потом приподнялся, сел на корточки и стал осматриваться, пытаясь сообразить, куда меня занесло.

Судя по обстановке, либо в лабораторию, либо на кухню. В центре кучей громоздились обломки мозаичной столешницы, а на стене еще держалась вытяжка, под которой когда-то была плита. Наверное, все-таки лаборатория, судя по тому, что еще есть в этой части корабля. Я снова от души напился и захлопал себя по карманам в поисках хоть какой-то емкости. Но увы, с тех пор как я их последний раз проверял, содержимое не поменялось. Все тот же фонарик, все тот же планшет Огнеглазки. Нашелся и блокнотик с ручкой во внутреннем кармане куртки – совсем про них забыл, лежат там уже целую вечность. Блокнотик в твердом пластиковом переплете был исписан вдоль и поперек какими-то каракулями, я сам уже не мог их разобрать. Можно вырвать листок и сложить чашечку-оригами, но толку в ней будет маловато.

Я стал осматривать руины шкафов и полок. То и дело попадались мутные осколки какой-то стеклянной посуды – стаканов или бутылок, – но они были бесполезны. Каждый раз, когда луч фонарика скользил в темный угол, из него с неистовой энергией разбегались тараканы.

Наконец под руку попалась старая помятая консервная банка. Я понятия не имел, что в ней было раньше. Покореженный металл выцвел, но хотя бы не проржавел насквозь. Крышка гнулась, но пальцем не продавливалась. Как можно тщательнее вымыв банку под струей воды, я наполнил ее до половины. Потом закрыл крышку и осторожно загнул внутрь острые края, чтобы хоть как-то держалось. Протекать, конечно, будет – но это лучше, чем ничего.

Я как раз заканчивал возиться с крышкой, когда очередной таракан, спасаясь от света, бросился мне прямо под ногу, доверчиво спрятался в ее тени. У меня заурчало в животе.

* * *

– Ты должен ее съесть! – категорично заявила Лиза, зажав в руке многоножку. Та извивалась, шевелила лапками, силясь освободиться.

– Не-а, не должен, – возразила Бриджит, валяясь на спине прямо в грязи. Лиза, соседская девчонка, в раннем детстве была мне как