сияния рамок хватало, чтобы рассмотреть фотографии. Они сильно выцвели от возраста и воздействия электроники. На некоторых осталась только «метель», другие превратились в фантастические абстрактные картины из повторяющихся узоров. Но кое-где все же угадывались исходные сюжеты.

Друзья и родные, на каждом фото, снова и снова. Один мужчина попадался чаще прочих: высокий, с круглыми, как у совы, глазами, так глубоко посаженными, что, когда он щурился, улыбаясь, их почти не было видно. Его лицо тоже показалось мне смутно знакомым, как до этого лицо Мары Чжу, хотя никого из них я раньше не видел.

Вот кадр, где он одной рукой обнимает за плечи женщину, а другой – двух маленьких девочек. Вот рядом с другим мужчиной, очень похожим, но явно на несколько лет младше. Вот он один на берегу, глядит в море. А вот – в лаборатории, в белом халате, окруженный аналогично одетыми коллегами. Все напряженно улыбаются, как часто бывает, когда фотограф собрал большую толпу для общего фото и мучает, снимая кадр за кадром.

В центре этой толпы была Мара Чжу, я узнал ее сразу, хотя фото ужасно выцвело. Она тоже улыбалась, выглядела лет на десять моложе и почему-то уже не казалась такой знакомой.

Я стоял в окружении друзей и близких давно умершего человека. Всех, кого он любил и чья любовь осталась с ним здесь, на корабле, который превратился в склеп. Горло снова сдавило, так же резко и болезненно, как полчаса назад, когда я еще не успел напиться.

Память о счастье, навечно застывшем на стенах в мертвом корабле, словно заворожила меня. Медленно-медленно я сунул руку в карман и извлек планшет Огнеглазки. Нужно было выяснить, что здесь случилось в последние дни жизни «Безымянного». Или хотя бы понять, зачем его привели к гибнущей звезде, почему твари, обитающие здесь, были полны ненависти, что сталось с этой улыбающейся командой ученых. И с Философским Камнем.

Маленький экран планшета ожил, на нем появилось лицо Мары Чжу, жутковатое в резком белесом свете. Я включил видео.

31. Последние слова Мары Чжу

Часть первая

Переводить ролик Мары Чжу, последний в судовом журнале «Безымянного», пришлось довольно долго. Воспринимать на слух речь носителя языка – совсем не то же самое, что читать текст. Особенно если носитель говорит так эмоционально. А прибавить громкость я опасался: мало ли кто из обитателей корабля мог услышать.

Вот и переводил медленно, фрагмент за фрагментом. Как будто снова собирал старинные часы в кабинете у Квинт.

Начиналось так: «Перед будущими поколениями нас может оправдать только одно – то, что расе людей угрожало полное вымирание. Людей губили (убивали? уничтожали?) неблагоприятные условия на новых планетах (именно планетах, не «на новой родине» – Мара Чжу, как ученый, придерживалась научной лексики) и враждебные существа, населяющие их. Они и сейчас нам угрожают, но это уже несущественно. Четыре миллиарда эмбрионов, которые мы отправили, устранят эту угрозу, ради чего и были созданы (сделаны? подготовлены? выращены?)».

Теперь, когда я видел Мару Чжу в движении, ощущение дежавю опять усилилось. Что-то очень знакомое сквозило в форме ее скул. Тяжкая скорбь превратила лицо в застывшую трагичную маску, уголки губ все время были опущены – казалось, она вот-вот заплачет. Но вот она сглотнула, подняла подбородок, устремив на меня взгляд, полный тяжкой печали.

«Сперва они были добровольцами, позже их принудили (сначала «согласились», затем «заставили согласиться»). Но мы перестали воспринимать их как людей задолго до этого. Не могу сказать, когда я… Я не понимала…

То, что здесь произошло, – страшное зло. Его нужно предать забвению, чтобы подобное никогда не повторилось. Я сделала все, что в моих силах. Повредила (испортила, загубила, отравила) эмбрионы. Успела подвести корабль максимально близко к сверхновой до того, как другие заглушили двигатель. Теперь я не могу врезаться непосредственно в звезду, но и они не могут улететь отсюда. Рано или поздно звезда взорвется и все здесь превратится в пыль».

Как оказалось, скорее поздно. И вот я сижу здесь тысячу лет спустя и слушаю, как Мара Чжу мечтает, чтобы звезда взорвалась и разнесла на атомы ее саму и все ее разработки.

«Остальные, забрав с собой результаты, укрылись в лаборатории номер семнадцать. Я не могу добраться до них, но и они не смогут покинуть ее. Я приняла меры (позаботилась?). Если вы обнаружите корабль до взрыва сверхновой и найдете эту запись, прошу (пожалуйста?), не тревожьте призраков прошлого. Это последняя запись доктора Мары Чжу».

Экран неумолимо погас. Действительно, прозвучали последние слова на этом корабле – по крайней мере, компьютеры больше ничего не записывали.

Ну что ж, вот и ответ. Разгадка тайны, которую все так отчаянно искали: Философский Камень спрятан в лаборатории номер 17.

32. Грехи отца

Какое-то время я просто сидел в темноте с выключенным планшетом на коленях. В глазах Мары Чжу прятался бездонный ужас, который был мне хорошо знаком. После падения Кийстрома я видел его не раз, что у Бенни на лице, что в зеркале. На миг вдруг захотелось протянуть ей руку через столетия: тысячу лет назад она оставила это послание именно мне, и я хотел ответить. Потому что, как и она, видел в своей жизни ужасное зло.

Но что именно видела Мара Чжу? В своем ролике она говорила загадками, подразумевая, что все и так знают, о чем идет речь. Но даже от этих недомолвок становилось очень не по себе.

Что ж, теперь у меня был источник воды. И даже условно съедобной пищи, если станет совсем невмоготу. А хищные твари в этой части корабля, похоже, не водились. Теперь, в относительной безопасности, разумнее всего было не тратить драгоценное время, просто так перелопачивая гору лишней информации, а поискать хоть какой-то план отсека, выяснить, далеко ли отсюда семнадцатая лаборатория. Но я, конечно, первым делом полез в файл с кадровыми данными: Мара Чжу упоминала добровольцев.

Ничего интересного не нашел и хотел уже закрыть, но тут меня охватило какое-то смутное беспокойство, странное подозрение, слишком страшное, чтобы оформиться в четкую мысль. Я как будто снова увидел ужас и боль в глазах Мары Чжу, увидел те странные тяжелые двери, узкую глубокую камеру с полками, где можно уложить штабелями множество людей… И вместо плана отсека открыл грузовые ведомости.

С этого момента полная картина стала разворачиваться передо мной с кошмарной четкостью.

В те времена, когда на «Безымянном» кипела работа, сюда доставили какое-то безумное количество людей. Гораздо больше, чем могло нормально разместиться на корабле. И в каждой ведомости значились все новые и новые прибывшие – вот только обратно никто не улетал. Я проверил: из грузовых отсеков эти «добровольцы»