шоколадных конфет (детям разрешалось съесть лишь по две конфеты, самыми желанными были со сливочной начинкой, поэтому Женя сначала пробовал конфету из каждого ряда и, найдя те, о которых мечтали Иван и Элиза, указывал им – вот здесь со сливочной, другие пробовать даже не стоит, особенно с начинкой из варенья, не конфеты, а сплошной обман), торт из грецких орехов (авторства бабушки Вари) или «Наполеон» (дело рук её невестки Маши), эклеры с заварным кремом или с варёной сгущёнкой (какая была катастрофа, если тесто не поднималось и пирожные не получались, их срочно приходилось заменять совсем обыденной, но лёгкой в приготовлении «Шарлоткой»)…

Праздничный стол давал Элизе необъяснимое для ребёнка чувство изобилия и завершённости, ела она мало, но много смотрела. И – главное – слушала, как звучит еда, истекавшая соками в хрустале и фарфоре, оседавшая в тарелках и исчезавшая в утробах. И это сочащееся, хрустящее, влажное наполняло Элизу спокойствием и уверенностью в том, что всё идёт, как надо, и так будет всегда.

Впрочем, самым сокровенным и желанным в эту ночь для Элизы была музыка. Конечно, их с братом укладывали спать сразу после двенадцати: только чокнетесь со всеми липким и густым морсом и пойдёте. Но Элиза знала: достаточно велеть себе проснуться в три часа ночи, и тело послушно выполняло приказ. А дальше – можно было спокойно продолжить празднование вместе со всеми, главное – выйти заспанной и милой к столу (и телевизору) в пижамке, пробормотать, что приснился страшный сон, и можно будет остаться, чтобы смотреть – с сонными, весёлыми, подвыпившими взрослыми – концерт зарубежных исполнителей.

* В тот раз всё шло совершенно, как обычно. За час до Нового года пришли бабушка Варя и дедушка Карл, нагруженные сумками, в которых, помимо подарков, которые уже безо всякой таинственности, обыденно, были сложены под ёлку, оказалась утятница с чахохбили из кур и творожные пирожки-лодочки с растаявшим и покоричневевшим сахаром вместо начинки.

Работал телевизор, на экране прыгали чёрно-белые циркачи, за которыми, не отрываясь, следил уже очень сонный Иван. Стол был готов, все принялись спешно накладывать себе салаты, чтобы успеть до двенадцати проводить старый год.

«А вы знаете, что наступающий год – високосный?» – жуя ветчину, сказал Женя.

«И что это значит?» – спросила Маша и, словно мгновенно потеряв интерес к этой теме, встала и вышла на кухню, где у неё что-то готовилось в духовке.

«А это значит, – Женя поднял брови и сделал лицо, с каким ведущие „Спокойной ночи, малыши“ объясняли что-то маленьким телезрителям. – «Что у нас в этом году будет двадцать девятое февраля!» – он повернулся к Элизе, и та с готовностью кивнула.

«На один день больше», – подтвердила она.

«Тяжелый год предстоит, – вздохнул дедушка Карл. – Високосные годы всегда что-то меняют, чего мы не просим…»

Раздался телефонный звонок, и Женя снял трубку.

«Папа, акробаты!» – закричал вдруг Иван, словно очнувшись от гипноза, в который его погрузило телевидение.

«Тише, тише, маленький, папа разговаривает», – принялась увещевать Ивана бабушка Варя.

Женя повесил трубку и весело провозгласил: «К нам едет ревизор!»

«Ревизором» оказался Эдик, Эдуардмитрич, он появился на пороге за несколько минут до боя курантов, раскрасневшийся, запорошенный снегом, в мокрых очках. С ним была женщина, мягкая, округлая шатенка, её зелёные глаза ярко блестели. Эта парочка влетела в прихожую с радостными морозными криками, стала всех обнимать, размахивать тяжёлой изумрудной бутылкой советского шампанского и жидким, чахлым, потемневшим от холода букетом гвоздик.

«Милуша, проходи, как я рада тебя видеть!» – воскликнула Маша и принялась отряхивать аккуратный норковый воротничок Милушиного пальто её же вязаным шарфом.

«Машуня!» – воскликнула Милуша и, махнув рукой, как бы говоря, что не стоит бороться с быстро таявшими снежинками, само высохнет, обняла Машу.

Спустя минуту гости вошли в комнату, и обрадованный Женя провозгласил:

«Эдик, мой близкий друг, ма, ты его помнишь, конечно». Бабушка Варя, мечтательно улыбаясь, кивнула. «И Милуша, его бывшая жена!» Тут и бабушка Варя, и дедушка Карл состроили весьма двусмысленные мины: они одновременно улыбались и хмурились, искренне не понимая, как можно праздновать Новый год в сомнительной компании своего бывшего мужа или своей бывшей жены.

«Ну, ты уж нас представил», – засмеялась Милуша и откинула со лба пышную прядь.

«Но ведь так, так? Разве нет?» – восклицал Женя. Иван и Элиза смотрели на него во все глаза и счастливо улыбались, не понимая, почему он так рад, но безусловно разделяя с ним его радость.

«Так, так, – успокаивающим полушёпотом подтвердил Эдик. – Сегодня мы можем праздновать семь лет развода. Это у нас какой развод?» – переспросил он у Милуши.

«Медный», – хихикнула та.

Бабушка Варя и дедушка Карл одновременно покачали головами.

«Ну, это по аналогии со свадьбой, если бы они были женаты семь лет, мы бы отмечали медную годовщину», – возбуждённо пояснял родителям Женя.

«А где Леночка?» – как бы растерянно произнесла бабушка Варя, намекая на жену Эдика, и Маша на неё посмотрела с упрёком, а потом вопросительно повернулась к Жене.

«Леночка меня отпустила, – густым басом сообщил Эдик и светло заулыбался. – У неё там коллеги пришли, им не до меня. К тому же она сама постоянно отмечает наш с Милушей развод, так?» Его взгляд за толстыми стёклами очков метнулся в сторону бывшей жены, и та спокойно кивнула. Эдика так и разбирал хохот, он выплёскивался из его рыжей бороды, как будто съехавшей набок от тщетных попыток сдержаться. И тут засмеялся Женя – громко, забавно, как бы квакая и с силой втягивая в себя воздух, и от неожиданности Маша, дети, бабушка Варя и дедушка Карл тоже стали хихикать и переглядываться: Женя смеялся крайне редко, и всякий раз его смех оказывался сюрпризом для окружающих.

«Дело житейское», – отсмеявшись, Милуша повела плечом, обтянутым разноцветной вязаной кофтой, и в этом её жесте было столько истомы, что Женя вытаращил на неё глаза и замер, потрясённый откровенным кокетством.

«Скорее, скорее, за стол, шампанское наливаем!» – объявила Маша, телевизор сделали погромче, на экране появились куранты, все встали, Женя спешно наполнял бокалы, Маша выдала детям по рюмочке морса.

«Чокаемся!»

«Давайте!»

«С Новым годом!»

«С новым счастьем, дети!»

«С медным разводом!»

* В половину четвёртого Элиза явилась к гостям, заспанная, всклокоченная, со слипшимися ресницами.

«Мамочка, можно мне посидеть?» – спросила она с надеждой, и усталая, но какая-то необычно счастливая Маша тут же ей разрешила.

Телевизор беззвучно показывал хоккей, дедушка Карл о чём-то беседовал с Эдиком, Милуша уже явно завоевала строгое сердце бабушки Вари: говорили о даче, об урожае, о цветочных клумбах, о