— И мне сдается, что кабачок, — сказал я.

— Давайте, — сказал Харрис, — попользуемся им. —«Попользоваться» он перенял у Билла.

Мы заказали три бутылки вина. Харрис не позволил намплатить. Он хорошо говорил по-испански, и хозяин не взял денег ни с меня, ни сБилла.

— Вы не знаете, друзья, как мне приятно было с вами.

— Мы отлично провели время, Харрис.

Харрис был слегка пьян.

— Право, вы не знаете, как мне приятно было с вами. Я малохорошего видел со времени войны.

— Мы еще когда-нибудь порыбачим вместе. Вот увидите, Харрис.

— Непременно. Мы так чудесно провели время.

— А если распить еще бутылочку?

— Чудесная мысль, — сказал Харрис.

— За эту я плачу, — сказал Билл. — А то мы пить не станем.

— Позвольте мне заплатить, для меня это такое удовольствие.

— А это будет удовольствие для меня, — сказал Билл.

Хозяин принес четвертую бутылку. Наши стаканы еще стояли настоле. Харрис поднял свой стакан.

— Знаете, этим хорошо можно попользоваться.

Билл хлопнул его по плечу.

— Вы славный, Харрис.

— Знаете, меня, собственно, зовут не Харрис, аУилсон-Харрис. Это одна фамилия, через дефис, понимаете?

— Вы славный, Уилсон-Харрис, — сказал Билл. — Мы зовем васХаррис, потому что любим вас.

— Знаете, Барнс, вы даже не понимаете, как мне хорошо свами.

— Попользуйтесь еще стаканчиком, — сказал я.

— Правда, Барнс, вы не можете этого понять. Вот и все.

— Пейте, Харрис.

На обратном пути из Ронсеваля Харрис шел между нами. Мыпозавтракали в гостинице, и Харрис проводил нас до автобуса. Он дал нам своювизитную карточку с лондонским домашним адресом, адресом конторы и адресомклуба, а когда мы сели в автобус, он вручил нам по конверту. Я вскрыл свойконверт и увидел там с десяток искусственных мух. Харрис сам приготовил их. Онвсегда готовил их сам.

— Послушайте, Харрис… — начал я.

— Нет, нет! — сказал он. Он уже слезал с автобуса. — Этововсе не первосортные мухи. Я просто подумал, что, когда вы будете насаживатьих, вы, может быть, вспомните, как хорошо мы провели время.

Автобус тронулся. Харрис стоял у подъезда почты. Он помахалнам. Когда мы покатили по дороге, он повернулся и пошел обратно к гостинице.

— Правда, Харрис очень милый? — сказал Билл.

— Он, кажется, в самом деле хорошо провел время.

— Он-то? Ну еще бы!

— Жалко, что он не поехал с нами в Памплону.

— Ему хочется рыбу ловить.

— Да. И еще неизвестно, как наши англичане поладили бы междусобой.

— Вот это верно.

Мы приехали в Памплону под вечер, и автобус остановился уподъезда отеля Монтойи. На площади протягивали электрические провода дляосвещения площади во время фиесты. Когда автобус остановился, к нему подошлонесколько ребят, и таможенный чиновник велел всем сошедшим с автобуса развязатьсвои узлы тут же, на тротуаре. Мы вошли в отель, и на лестнице я встретилМонтойю. Он пожал нам руки, улыбаясь своей обычной смущенной улыбкой.

— Ваши друзья здесь, — сказал он.

— Мистер Кэмпбелл?

— Да. Мистер Кон, мистер Кэмпбелл и леди Эшли.

Он улыбался, словно хотел еще что-то сказать.

— Когда они приехали?

— Вчера. Я оставил для вас ваш старый номер.

— Вот спасибо. Вы дали мистеру Кэмпбеллу номер с окнами наплощадь?

— Да. Те комнаты, которые мы с вами выбрали.

— А где они сейчас?

— Они, кажется, пошли смотреть, как играют в пелоту.

— А что быки?

Монтойя улыбнулся.

— Сегодня вечером, — сказал он. — Сегодня в семь часовпривезут вильярских, а завтра — мьюрских. Вы все пойдете смотреть?

— Непременно. Они никогда не видели выгрузки быков.

Монтойя положил мне руку на плечо.

— Значит, там увидимся.

Он снова улыбнулся. Он всегда улыбался так, точно бой быковбыл нашей с ним личной тайной, немного стыдной, но очень глубокой тайной, окоторой знали только мы. Он всегда улыбался так, точно для посторонних в этойтайне, которую мы одни с ним понимали, было что-то непристойное. Не следовалооткрывать ее людям, которым не дано понять ее.

— Ваш друг тоже aficionado? — Монтойя улыбнулся Биллу.

— Да. Он нарочно приехал из Нью-Йорка, чтобы увидетьпраздник святого Фермина.

— Неужели? — Монтойя вежливо удивился. — Но он не такойaficionado, как вы.

Он опять смущенно положил мне руку на плечо.

— Такой же, — сказал я. — Он настоящий aficionado.

— Но все-таки не такой, как вы.

Aficion значит «страсть». Aficionado — это тот, кто страстноувлекается боем быков. Все хорошие матадоры останавливались в отеле Монтойи, тоесть те, что были aficionado, останавливались у него. Матадоры, работающиетолько ради денег, иногда останавливались, но никогда не заезжали во второйраз. Хорошие матадоры приезжали каждый год. В комнате Монтойи висели ихфотографии с собственноручными надписями. Они были подарены либо ХуанитоМонтойе, либо его сестре. Фотографии тех матадоров, которых Монтойя признавал,висели в рамках на стене. Фотографии матадоров, лишенных aficion, Монтойя держалв ящике стола. На многих были самые лестные надписи. Но это не имело значения.Однажды Монтойя все их вынул из ящика и бросил в корзину. Он не желал хранитьих у себя.