– Можно, – согласился парень, – если тыугощаешь.

– У меня двести рублей, – быстро предупредила я.

– Нищета, – горько вздохнул Ваня, – пошли.

Мы устроились за крошечным столиком у стены и получили двенаперсточные чашечки кофе.

– Охота людям по ночам танцевать ходить, –вздохнула я, – нет бы спать себе тихонечко в кроватках!

– Типун тебе на язык, – фыркнул Ваня, – еще,не дай бог, услышат и разбегутся, мы тогда без денег останемся. Пусть ужотплясывают, и им хорошо, и нам приятно!

– Ты Настю Звягинцеву знал?

– Ага, – кивнул Ванька, – как не знать? Онапервой Глафирой была. Я с самого начала говорил Свину: «Не выйдет из нееничего». Путаная девка, с каким-то бизнесменом жила, а потом там неприятнаяистория случилась. Любовника ее прирезали, Настька заболела, пропала, вот Свинвместо нее другую и приволок и Глафирой сделал. Теперь имеем третий вариант.

– Скажи, я на нее похожа?

– На кого? – Ваня поставил чашку на стол.

– На Настю.

– Ну… фигурой, цветом волос, – стал перечислятьон, – а так нет, конечно. Если только издали, она тоже тощая была, самаямелкая из Глафир. А почему интересуешься?

– Да так, – протянула я, – просто излюбопытства. Ко мне пару раз за кулисами люди подходили, восклицали: «Привет,Настя!» – а потом извинялись: «Простите, мы вас со Звягинцевой перепутали».

Ваня взял пластмассовую ложечку, повертел ее в руках, апотом резко сказал:

– Врешь!

– Я никогда не лгу!

– Прям смешно, – скривился парень, – считаешьменя за лоха? Да Свин запрещает солисткам кому-либо свое настоящее имяназывать! То, что первая Глафира в миру Настька Звягинцева, знал оченьограниченный круг людей. Их уже давно нет при сцене, состав группы менялся, яодин из старых остался. Настю теперь никто не помнит, да и знали ее за кулисамиплохо, она мало совсем проработала, а потом исчезла. Что ты задумала? Хочешьсама Глафирой стать? Даже не надейся!

– Почему? – Я решила поддержать разговор.

– Старая ты! – гаркнул Ваня. – Выглядишьничего, фигура как у девочки, только морда скоро разваливаться будет. Нет, втаком возрасте не начинают. Тебе сколько лет?

– Неважно, – я постаралась уйти от щекотливойтемы.

– В сорок впервые на сцену не вылезают, –ухмыльнулся Ваня, – справил четыре десятка – и уходи с подмостков. В светесофитов хорошо лишь юные смотрятся. Хоть сто подтяжек сделай, хоть ноги к щекампришей, а моложе не станешь. Сколько раз я на певичек глядел и думал: всем выхороши, кудри блондинистые, грудь торчит, попа тоже, морщинок нет, шеялебединая, а народу понятно, что бабушка! Вот скажи, почему? То ли блеск вглазах другой, то ли энергетика иная, но сразу ясно: этой двадцать, а той,такой же шикарной, уже пятьдесят и пора переходить на амплуа благороднойматери. Режиссером становись, продюсером, организовывай шоу, но не скачи сама смикрофоном. Я уважаю старость, но не тогда, когда она в мини-шортах, спрятавварикозные ножки в утягивающие колготки, строит из себя Лолиту. Надо уметьвовремя уйти в тень, но что-то никто не торопится! Нет, Танька, тебе нечего осцене мечтать, ушло твое время.

– Не знаешь, случайно, где сейчас Звягинцева?

Ванька пожал плечами:

– Мне сие неинтересно.

– Ладно, – кивнула я, – а кто такая ИраКротова?

Ваня вздрогнул:

– Ты откуда ее знаешь?

– Она ко мне сама подошла, мы очень мило поболтали отом о сем.

Звукооператор вытащил сигареты.

– Надеюсь, ничего такого про Глафиру ты не наболтала?Имей в виду, Кротова пиранья, с ней в один аквариум лучше не поподать. Онастрашный человек. Живет как гиена, питаясь падалью. Ирочка очень любит нановенького налететь, ну, того, кто недавно в шоу-бизе, еще не разобрался, что кчему. Сначала она ласковая, такая вся карамелька-шоколадка. Ну люди ирасслабляются и начинают языками чесать, дураки. А наша Ирочка в кармане всегдавключенный диктофон держит, ясно?

Я кивнула.

– Да, она, кстати, меня тоже спутала!

– Со Звягинцевой? – удивился Ваня.

– Нет, со своей сестрой.

– С кем?

– Ну вроде у нее сестра была, а потом пропаланеизвестно куда, – быстро соврала я, – вот Ира и решила, будто я –это она. Обозналась, говорит, мы очень похожи. Ты ничего про Таню Кротову неслышал?

Ваня подергал себя за левое ухо.

– Брешет она, – уверенно заявил он наконец, –вот сучара! Нюх, словно у гепарда! Небось заподозрила что-то про Глафиру ирешила тебя охмурить.

– У нее нет сестры? – поинтересовалась я.

– Не знаю, – протянул Ваня, – она про себяничего не рассказывает, слова лишнего не вымолвит. Может, и имеетродственников… Только никогда бы она тебе не стала про свои секреты трепать.Нет, явно хочет что-то вынюхать! Пошли, а то сейчас Свин взбесится.

Я вернулась назад и увидела, что продюсер ухитрился невестьгде раздобыть для Риты коротенькое блестящее платьишко на тоненьких бретельках,а к нему босоножки, состоящие из спицеобразного каблука и двух паутинообразныхремешков.

Глафира отправилась петь. На этот раз ничего экстраординарногоне произошло, никаких бьющих в небо фейерверков и похабных картинок. Встречалипевицу с умеренным восторгом, никто особо не прыгал от счастья, услыхавтоненький голосок, льющийся из динамиков.

– Наша Глаша словно холодная геркулесовая каша, –прозвучало сбоку, – видите, стишок получился! Может, мне начать песниписать? Глаша-каша! Можно схарчить лишь от очень большой голодухи!

Я посмотрела на говорившую и узнала Ирину.

– Вы просто ей завидуете, – неожиданно встала назащиту коллеги маленькая рыжеволосая девочка, похоже, бэк-вокалистка«Баблз», – такая молодая – и уже звезда! А вы только злобствуете, потомучто не вам аплодируют!

Ирина испепелила храбрую малышку взглядом.

– Еще как мне хлопают, – процедила она, –Глафире моя слава и не снилась! И потом, она через год исчезнет, лопнет, словномыльный пузырь, и следов не останется. А я до смерти писать буду. Кстати,кошечка, говорят, ты сольную карьеру начинаешь, свой клип записала?