мгновение я была поражена преображением Лорен, тем, что она, как нимфа, могла перевоплощаться, и она была куда лучшей актрисой, чем Скиппер.

Заместительница взволнованно нахмурилась.

– Почему вы, девочки, не на матче?

В тот день была игра между матерями и дочерями – традиция пятого курса, которая существовала почти столько же, сколько и сама школа. Наши матери, большинство из которых – члены Old Girl’s, вышли на поле с битами и, подняв юбки выше колен, извинялись за то, что уже подзабыли, как это делается, улюлюкали от смеха, отбивая мяч, метались, как спаниели, по нашему свежескошенному газону.

– Я пришла за шляпой для матери, – сказала я заместительнице. Ложь.

Моя мать была в шести тысячах миль отсюда. В яхт-клубе, как я полагала, за вторым стаканом джин-тоника.

– Да, – вклинилась Лорен. – Надо бежать. Мама ждет.

Заместительница снова покосилась на Лорен, склонив голову.

Я задержала дыхание, прижав большой палец к ожогу на руке.

– И кто… – спросила заместительница, но как раз в этот момент второкурсница сунула ей под нос пару только что начищенных туфель.

– Пошли уже, – прошипела я.

Я потащила Лорен за руку и поднялась по ступенькам в дом.

Мы прошли по изогнутой дубовой лестнице, перепрыгивая по две ступеньки за раз, по коридору, не обращая внимания на несчастную на вид первокурсницу, блуждающую по коридору, как бездомная кошка, и влетели в мою спальню.

– О, боже, – сказала я в полном трепете, моя грудь вздымалась, а голова кружилась от облегчения. Я не могла поверить, что нам это сошло с рук. – Это было потрясающе.

Лорен взмахнула волосами, положив руку на бедро, все еще Божественная.

– Да, – сказала она. – Чертовски изумительно.

20

К Рождеству я забеременела, и полароидные снимки были давно забыты. Юрген видит в них то, чем они являются, – древней реликвией, воспоминанием о Божественности.

Мое изменившееся тело – причина неожиданно открывшейся чувственности в нас обоих. Моя грудь выросла первой; наконец-то у меня появились сиськи, о которых я мечтала в школе. Пухлая пятнистая коричневая ареола и соски, которые реагируют на малейшие раздражения: язык, звук холодильника, вибрацию вагона поезда. Я всегда мокрая. Я сочусь. Я постоянно меняю нижнее белье и не могу прийти в себя. И это та, кто кончал в лучшем случае один или два раза в год, причем не по вине кого-либо из моих любовников. Мои половые губы плотные и сочные, как мед, с темными и пышными складками. Я осматриваю их, садясь на зеркало для макияжа, пока Юрген находится в студии. Я обнаружила, что моя вульва, безусловно, достойна кисти О’Кифф.

К лету я хожу по квартире без одежды, отправляю электронное письмо редактору, охлаждая шею кубиками льда, и опускаю ноги в ведра с холодной водой. Белый шрам на внутренней стороне моей руки необъяснимым образом начинает зудеть, приобретая темно-фиолетовый оттенок. Однако мой огромный живот затмевает все мысли о Божественном, о Джерри Лейк. Я перестала гуглить ее имя в поисках старых историй. Вместо этого я мастурбирую два или три раза в день, нетерпеливо ожидая, что Юрген вернется домой; мой живот превращается в пирамиду с каждым новым спазмом. Я стала настолько большой, что уже не могу быть сверху. Вместо этого я подпираюсь подушками и довожу себя до оргазма, просто наблюдая за ним. Это кажется мне невероятно возбуждающим. Его член нежно кивает ему в таз, его кулак двигается, а бедра раздвинуты – поза, которая не случайно повторяет одну или две из тех старых знакомых фотографий.

Наконец, за неделю до рождения ребенка мое либидо снижается. Мой живот напряжен, как спелый гранат, и от пупка до лобка тянется коричневый рубец, как будто я вот-вот разорвусь; мои соски текут. Мысль о сексе внезапно становится смехотворной, я жду, пока Юрген покатается на велосипеде, а затем достаю полароидные снимки в последний раз. Они пожелтели по краям, пенисы потускнели, теперь их видно смутно, и при взгляде на них уже не так тревожно. Я кладу их в металлический ящик для денег, который купила в хозяйственном магазине, вместе со всеми другими сувенирами, которые я взяла на чердаке у Род в Англии. Мой ящик Пандоры, если хотите. Большая пачка писем, школьное фото, дневник, который я вела пять лет, – мне слишком мучительно его читать. Вырезки из газет, в том числе интервью, которое мы дали вскоре после скандала, в качестве попытки уменьшить ущерб школе. Меня передергивает от того, насколько надменно мы говорили, от нашей подобострастной лести Джерри – ее ловкости на льду, ее отваге, ее жизнелюбии – столь возмутительно неискренней, такой преувеличенной и фальшивой. Я чешу руку и кладу вырезку в коробку.

Наконец я сажусь на кровать, аккуратно сложив на коленях старый полосатый школьный шарф. Некоторое время я смотрю на него, кусаю щеку, обнимая живот, как воздушный шарик. Потом медленно разворачиваю шарф. Там внутри, точно такие же, как я помню, две половинки сломанной шпильки Джерри, маленькие сапфировые цветы и сверкающее сердце из страз. Шестнадцатилетие.

Я чувствую неожиданную волну отвращения.

Бросаю шпильку в коробку и захлопываю ее.

Как можно быстрее я поднимаюсь на стул и с трудом запихиваю коробку с помощью ручки от метлы в самое дальнее углубление шкафа: тыкаю и толкаю, пока она полностью не скрывается из виду.

21

Лорен бродила по моей комнате в общежитии, как детектив из сериала, это был второй раз, когда она оказалась здесь. Она взяла бутылки с моей столешницы, увлажняющие средства и крем от пятен, перебрала мою сумку для стирки, понюхала мой флакончик с духами, повернулась по кругу и оглядела мои стены.

– Посмотри на размер комнаты, здесь же даже кошку нельзя держать. Вы платите слишком много. Чертово преступление.

Это было правдой. Джерри Лейк и я жили в комнате размером не больше кладовой моих родителей.

Лорен указала на другой конец комнаты.

– Значит, там спит твоя подруга Джерри?

Я закатила глаза.

Двухъярусная кровать Джерри шла параллельно моей по другую сторону окна и была немного отделена, чтобы создать иллюзию уединения. Наши столы находились под кроватями. Большую часть времени мы проводили спиной друг к другу. Так же между Джерри и мной была негласная договоренность: мы спим так, что моя голова находится напротив ее ног, и наоборот, чтобы быть как можно дальше друг от друга. Одеяло Джерри было аккуратно сшито, взвод мягких игрушек – сувениров с соревнований по фигурному катанию – разложен на подушке с военной точностью. Пустой столик, на который никто из нас не претендовал, был зажат под